Читать книгу "Черноморский Клондайк - Михаил Серегин"

– Ксенья, встречай, внуки твои… – крикнула она, открыв дверь, ведущую из сеней в горницу.

В уши Иннокентию ударила надрывная волна старинной песни: «Ой, Коля да ходе-броде…» В сенях было полно разношенной пошарпанной обуви. В лицо пахнуло ароматным дымом. Его медленные накаты заглушали притаившуюся в старом дереве гнилостную истому. Из сеней, разувшись, ребята вслед за старушкой прошли в горницу.

Высокая беленая печь ровным выступом вдавалась в узкое пространство, отделяющее сени от жилой комнаты. Под ноги Иннокентию легла полосатая дорожка. Полы если и красились, то несколько десятилетий назад. Грубые, хотя и тщательно вымытые доски широкими ребрами выходили из-под войлочной дорожки. Справа темнел прогал «ванной комнаты». Умывальник, два ведра и несколько полок. Протиснувшись между печью и этим банным уголком, Иннокентий, Галина и Валентин проникли наконец в горницу.

Им открылась чудная в своей буколической архаике картина: на старом-престаром диване сидел белобородый патриарх Микула, по углам, кто – на кровати с панцирной сеткой, кто – на низких табуретах, кто – на колченогих стульях, – его «невесты». Все старухи с возрастным промежутком в пять-десять лет, кроме одной – относительно молодой сухощавой бледнолицей женщины с маломощной грудью и выступающими в вырезе широкой ситцевой кофты ключицами. На головах у старух пестрели платки, юбки длинными куполами расходились от их потучневших талий.

И только сопровождавшая ребят старушка поражала своей подвижной худобой и беспокойным выражением морщинистого лица. Размером с кулачок, это лицо мигало, как маяк в ночи, изборожденное всеми мыслимыми и немыслимыми эмоциями.

Среди старух своей колоритной внешностью и таким же ярким нарядом выделялась полнотелая статная дама – именно так хотелось ее назвать. Она лениво посасывала трубку. Дым этой трубки проникал в сени, от него недовольно морщилась худая молодуха, но «дама» игнорировала неудобства, которые причиняло окружающим ее курение.

Ее похожие на облака в ясный погожий день локоны усмирялись обручем из скрученного жгутом сатинового платка, испещренным оранжево-сиреневыми узорами в виде кашмирских «огурцов». Тяжелые длинные пряди совершенно свободно рассыпались по округлым покатым плечам, руки до локтей были скрыты широкими, в форме колоколов рукавами. Бледно-карминного цвета платье доходило ей до щиколоток, не оставляя никакой возможности выделить взглядом отдельные части ее огромного тела. На шее у бабуси висело несколько рядов длинных разноцветных бус, спускавшихся на ее спрятанный под бесформенным платьем живот. Овальные чеканные серьги отяжеляли ее и без того отвисшие мочки. Но, пожалуй, интереснее всего было лицо бабуси – горбоносое, спокойное, одновременно благожелательное и грозное, хитрое и добродушное, лицо старой гадалки. Эта монументальная «дама» сразу же приковала внимание Иннокентия. Ее фактура и наряд на время затмили хозяина дома – казака Микулу.

Равный сединой гадалке, он сидел, чинно наблюдая за своим «гаремом», и лишь иногда включался в коллективное пение. Появление гостей заставило всех умолкнуть, и жильцы с некоторым недоумением наблюдали за молодой порослью. В этом недоумении сквозило сковавшее всех напряжение и даже неприятие.

Микула был при всех регалиях – орденах, медалях, в казацком кителе, потертом на локтях. Над его белой головой, на белой стене, словно неся дозор, на ребят смотрели жестокоглазый Николай Второй, недовольный Сталин и густобровый Брежнев. В углу, на двух полочках, мерцали темными окладами иконы. Большой блестящий самовар на белой, украшенной вышивкой скатерти был центральным звеном композиции.

Он примирял иконы с портретом Брежнева, развешенные повсюду вымпела и грамоты – с матово белеющими за стеклами пузатого буфета-шкафа слониками и птичками.

Похотливые глаза Микулы излучали лукавый интерес.

– Ну, заходьте, – поднялся он, направляясь к гостям.

Он крепко пожал руки парням, плотоядным взором оглядел сверху донизу Галину. Покачал хитро головой и пошел на свое место.

– Микул, ты на красных девок не заглядывайся, – нервически хохотнула одна из старух, сидевшая у низкого окна на табурете, – стар ужо.

– По нем не видно, – усмехнулась бойкая старушенция, которая открывала гостям калитку.

Тощая «молодуха» беспокойно ерзала, то и дело заставляя сетку кровати жалобно скрипеть. Ей явно был неприятен визит ребят. Впрочем, другие женщины тоже не проявляли радости или радушия. Больше всего на свете дорожили они своим строго регламентированным местом в этом доме и ревностно оберегали «покровителя» от посторонних соблазнов.

– Баба Сеня, – обратилась Галина к гадалке, – мы за тобой.

Баба Сеня подняла на внучку свои плутоватые голубые глаза, вынула трубку изо рта.

– А я занята, – грудным глуховатым голосом произнесла она без всякого сожаления. – Что за черт вас принес? И никакая я тебе не баба Сеня, а Ксения, понятно?

Иннокентий был не готов к такому приветствию.

– Понятно. Давай дома поговорим, – миролюбиво предложила Галина.

– Идите, я приду через час, – резко сказала баба Сеня, – а если не приду, ночуйте без меня.

Она снова затянулась. Валентин повернул голову, чтобы баба Сеня не могла видеть его язвительно-разочарованную физиономию.

– Как-то ты не так нас встречаешь, – покосилась на бабусю Галина.

– А как я должна вас встречать? Заваливайтесь в любое время, когда вам угодно. А это кто еще? – критически оглядела она Иннокентия. – Хахаль твой? – она ткнула в него рукой, в которой держала трубку.

– Мой, – сухо кивнула Галина. – Ну так дашь ключи?

– Возьми, – баба Сеня сняла с пояса связку и бросила на стол. – Да смотри, чтобы в доме порядок был!

– Ладно, – Галина подошла к бабе Сене.

– Что случилось-то?

Она бросила на девушку испытующий взгляд.

– Потом расскажу, – Галина взяла ключи.

– Только и вспоминаете о Ксении, когда у вас что-то случается, – с упреком проговорила баба Сеня. – Ну, иди.

Она сделала выпроваживающий жест. Не успели они выйти в сени, как в спины им ударило взвинченно-пронзительное: «Да ты лети-и-и, стре-е-е-ла…»

ГЛАВА 12

В доме бабы Сени веяло прикладной эзотерикой. Иннокентий улыбнулся, убедившись в тонкости собственного чутья. Баба Сеня была местной гадалкой.

Кое-кто звал ее ведьмой. Кроме всего прочего, она обладала способностью привораживать неверных мужей, снимать порчу и сглаз. В общем, располагала всем комплексом услуг, которые входят в репертуар экстрасенсов мелкого и крупного значения, заполоняющих рекламные страницы газет причудливыми объявлениями.

Одноэтажный дом бабы Сени был тем не менее просторным, в нем легко дышалось, и это несмотря на всякие амулеты, развешенные там и сям, на облако травных запахов, пропитавших стены, на темную мебель и багровую скатерть на столе.