Читать книгу "Мне не больно - Андрей Валентинов"

Пройдя три квартала, Бен свернул налево, затем нырнул в небольшой тихий переулок и наконец оказался на шумной улице, почти такой же широкой, как улица Горького, но с небольшим бульваром посередине. Взглянув на указатель, он возгордился: маршрут был избран точно. Именно на этой улице должен находиться дом, где в настоящее время присутствовал нужный ему человек.

Этому человеку Бен позвонил еще от станции метро, но женский голос вероятно, супруги – сообщил, что тот, кто был нужен Бену, уехал в Дом Писателей, где должно состояться обсуждение новой поэмы известного литературного светила со странной фамилией Гатунский. Вначале Бен хотел подождать до вечера, но затем решил рискнуть и съездить в столь любопытное заведение. В конце концов, писатели, как учили Бена в гимназии, являются голосом и совестью нации. Упустить такую возможность было грешно. Приятель Чифа помнил уроки бывшего капитана врангелевской разведки Казим-бека и был не прочь вначале понаблюдать за тем, с кем должен выйти на контакт. Бен был уверен, что Чиф сплоховал, поспешив на встречу с неизвестными ему главарями опереточного «Политбюро». В таких делах спешка ни к чему. Впрочем, неудаче первой попытки контакта Бен был даже рад. Прежде всего потому, что инстинктивно не желал иметь дела с большевиками, даже нелегальными. Человек, с которым он собирался поговорить, имел, насколько было известно на Тускуле, совсем иную репутацию.

Из телефонного разговора Бен узнал, что поэма Эдуарда Гатунского «Честь пионера» напечатана в сентябрьском номере одного из столичных журналов. Будучи человеком добросовестным, Бен заглянул в несколько газетных киосков и наконец нашел искомое. Купив журнал, он наскоро перелистал его на ходу, убедившись, что поэма посвящена персонажу по фамилии Морозов, о чьей чести, вероятно, и шла речь. Чтение он оставил на более удобное время, рассудив, что его появление в Доме Писателей с журналом в руке будет вполне естественным. Журнал должен послужить пропуском.

Необходимость всюду предъявлять пропуска сразу же настроила Бена против этого города. Правда, подозрительность аборигенов внушала не только раздражение, но и страх. Здесь никому не верили, и в этом тоже чувствовалась мощь системы, способной контролировать все – даже вход в Дом Писателей, который, как уже знал Бен, охранялся не хуже какого-нибудь наркомата. Правда, в кармане Бена лежала неплохо сработанная «липа», способная отворить почти любые двери в Столице, но Бен знал, что лишний раз показывать фальшивку не стоит.

Несколько минут он простоял у входа в Дом Писателей – приземистое трехэтажное здание с высокими стрельчатыми окнами, прикидывая, не стоит ли бросить небезопасную затею. Впрочем, он вскоре убедился, что в этот день пускали не по пропускам. Люди заходили внутрь, что-то говорили вахтеру и бодро спускались вниз, где, вероятно, была раздевалка. У многих в руках были такие же журналы, и можно было легко догадаться, что это поклонники музы товарища Гатунского.

Бен решился, храбро вошел в вестибюль и, выставив перед собой журнал, веско проговорил: «На обсуждение». То ли подействовал тон, то ли безукоризненный парижский наряд, но Бена пропустили, вежливо указав дорогу в гардероб, который действительно оказался в подвале, что удивило, но не слишком: Бен уже начал привыкать к странностям столичной жизни.

Уже в гардеробе он заметил любопытные взгляды. Похоже, новый костюм Бена с темной рубашкой и светлым галстуком смотрелись здесь несколько экзотично. Однако отступать было поздно, людей становилось все больше, и он отошел в сторонку, надеясь заметить нужного ему человека. Правда, Бен видел его лишь на фотографии, но надеялся, что сумеет узнать.

Пробираясь сквозь толпу, Бен поднялся по широкой лестнице в фойе. Как он понял, обсуждение должно состояться в большом зале, куда вела еще одна лестница, возле которой народу было особенно густо. Тут следовало быть внимательным. Несколько минут Бен незаметно рассматривал разношерстную публику, но того, кто был нужен, заметить не удалось.

Зато заметили его самого. На Бена откровенно косились, то и дело перешептывались, кивая в его сторону. Пару раз удалось услышать приглушенные реплики: «Из посольства…» Это было не худшим из вариантов, и Бен решил в случае чего отвечать с английским акцентом. Впрочем, излишне привлекать внимание все же не стоило, и Бен, сделав круг, направился за несколькими серьезного вида мужчинами, которые явно куда-то спешили, чтобы успеть вернуться к началу вечера.

Путь привел в буфет, где было людно и накурено. Возле стойки толпилась солидного вида очередь. В общем гаме можно было не бояться привлечь к себе излишнее внимание, и Бен стал в хвост очереди. Бегло осмотревшись, он вздрогнул: нужный ему человек сидел за одним из столиков совсем рядом. И самое удивительное – единственное незанятое место было за этим столом…

Направляясь в Дом Писателей, Бен не думал идти на контакт, хотелось лишь понаблюдать, оценить этого человека, чтобы потом разговаривать с большей уверенностью. Но пустой столик в переполненном буфете выглядел словно перст судьбы. Бен быстро прошел сквозь снующую публику и оказался рядом.

– Разрешите?

Человек неторопливо поднял голову, поправил сверкающий монокль и кивнул:

– Прошу вас.

Бен кивнул в ответ, присел и тут же сообразил, что волнуется. Его, конечно, учили, как надо вести себя при подобных встречах, но теперь все это выглядело совсем по-другому. Перед ним сидел человек из совершенно чужого мира, с которым следовало договориться. А договариваться с аборигенами Старой Земли – Бен уже знал это – трудно, почти что невозможно.

– Я закурю… Вы не возражаете? Бен не курил, но на всякий случай носил в кармане портсигар, набитый «Казбеком». Вопрос был глупый, да и не так следовало начинать беседу. Впрочем, монокль снова сверкнул самым добродушным образом.

– Помилуйте, что за церемонии, молодой человек!

Бен достал папиросу, но отвращение перед табачным дымом пересилило закурить он так и не решился. Приходилось спешить, вечер неведомого ему местного светила должен вот-вот начаться, и Бен брякнул:

– Разрешите… Два слова, Афанасий Михайлович…

В глазах человека были теперь легкое удивление и усталость:

– Желаете автограф, молодой человек? Простите, не имею чести…

– Бен… Или Александр, как вам больше нравится… За автограф спасибо, но я должен передать вам послание…

Так говорить было нельзя. Беседу с этим человеком он прорабатывал с Казим-беком несколько раз. Следовало завязать непринужденную беседу, ввернуть несколько фраз по-французски. Намекнуть на общих знакомых. Передать привет. И уж потом, убедившись, что ему верят, сказать о письме.

– Вы, как я вижу, курьер, Александр? Лицо оставалось спокойным и даже благодушным, но в глазах мелькнуло что-то совсем другое: человек насторожился – и недаром.

– Да. Я передам вам журнал. Письмо – в нем. Бен быстро вложил конверт в только что купленный журнал с поэмой о пионере Морозове и передал через столик. Этого делать вообще было нельзя, попросту запрещено: письмо мог увидеть кто-то посторонний, а это бы подставило под удар всех. Впрочем, Афанасий Михайлович отреагировал на удивление спокойно. Он медленно перелистал журнал, не торопясь достал конверт и небрежно осмотрел его. И тут белая широкая ладонь дрогнула.