Читать книгу "Что-нибудь такое - Алла Львовна Лескова"

небо было черное.

Нет, это в день похорон лил дождь и небо было черное.

Когда все закончилось, я спросила у тех, кто стоял и смотрел на свежий холмик: «Я его еще увижу?»

Подруга посмотрела на меня с невыносимым отчаянием.

Вдруг на небе появилась радуга. Это просто ты переместился туда.

Вчера тоже шел дождь и небо было низкое и темное.

Я расстроилась и растерялась, что много воды набралось прямо у основания могилы и работники не скосили высокие заросли травы, как договаривались…

Пока наш сын протирал памятник и пытался на ветру зажечь свечку, я остановила того работника, он пытался проскочить мимо, и спросила: «Почему трава до сих пор по пояс? Вы же обещали».

«При таком солнце и дождях трава быстро вырастает снова, – сказал он. – Мы ее косили».

Он врал, но я кивнула. Я всегда вижу, когда мне врут, или слышу, но часто киваю… Сохраняю лицо врущему.

Потом мы сидели в том самом кафе, твоем, ты помнишь.

Заказ принимала новая официантка, такая барби косоглазая, в розовом платье. Она записывала заказ, не вынимая жвачки изо рта.

Потом она крикнула что-то повару, он ей ответил, а она сказала ему: «Пошел в жопу». Громко, не выпуская жвачки изо рта.

Когда она принесла счет, то сказала:

– Только без сдачи.

– Значит, без чаевых? – спросила я.

– Нет, почему. Без сдачи.

– Понятно. Если без сдачи, значит – без чаевых. Вы их не хотите.

Она напряженно стала всматриваться в меня, решала многоходовку… Это я выместила на ней лживого работника кладбища, ее жвачку и «пошел в жопу».

Наш выросший сын толкнул меня под столом ногой и попросил: «Мама, прекращай. Только не сегодня. Папе бы не понравилось…»

Он был прав, как всегда, прав.

Не исчезай

Возвращаюсь с работы через дворы пятиэтажек. В одном окне на третьем этаже неизменный силуэт старушки. Она смотрит на проходящих часами, днями. Сидит всегда в одной позе, и весь мир ее – это окно. Не телевизор, не телефон, не родные, и есть ли они. Окно.

Вчера я впервые увидела у нее в руках кружку, она что-то отхлебывала и внимательно смотрела на меня. Я подумала, что уже всех, наверное, знает, проходящих, входящих в дом и выходящих из него. Смотрит, в чем одеты, как ходим, подняли глаза вверх, увидели ее или нет? Поймала себя на мысли, что ей, возможно, уже осточертел мой костюм табачного цвета. Надо бы чем-то новым старушку порадовать и себя заодно. Расцветить ей мир и себе заодно…

Вспомнила бабушку свою. Она тоже так сидела после инсульта. Но не в окно смотрела, а просто перед собой. Ножкой качала все время… Просила плавленый сырок на булочку намазать, очень любила булочку с плавленым сырком и чай сладкий. Поест, попьет и снова сидит, ножкой качает. То закроет глаза, то откроет. Один раз закрыла и не открыла.

Эта бабушка в окне… Не исчезай из жизни моей.

Покорная Алла

Пять лет назад я была в Израиле в гостях у друга, в Хайфе. Он спустился вниз за сигаретами, а я смотрела с его балкона на улочку, которая поднималась вверх, а под балконом на старой пыльной машине без колес все время спала кошка. Я смотрела на эту улочку, на спящую несколько дней в одной позе кошку, на продавцов в соседней лавке, которые громко разговаривали по-азербайджански, и пыталась запомнить этот момент…

Друг поднялся в квартиру, ответил на телефонный звонок, что-то сказал в трубку на иврите и попросил меня накинуть на голову шаль, которая была у меня на плечах. Я протестно вскинула глаза, но тут же осеклась. Он сказал: «Так надо, прошу. Не ерепенься. Сейчас придут религиозные евреи смотреть квартиру… Это не очень долго, посиди так…»

Я послушно надела на голову шаль и тут же превратилась совсем в другую женщину.

Евреи в черных шляпах и во всем длинном черном пришли, посмотрели на меня, и я почувствовала себя честной и правильной, так чувствуют себя, предъявляя автобусный билет контролеру. И знаете, мне понравилось. По крайней мере, на тот момент. Мне вдруг захотелось стать настоящей еврейкой, вырасти в большой патриархальной семье, чтобы дедушки и прабабушки, чтобы молитвы по субботам и не только, чтобы рыба, чтобы много детей, чтобы детей много и внуков, чтобы свечи по субботам… И чтобы быть не такой, какая я выросла и стала, а вот такой – покорной, с покрытой головой, молчащей и опустившей длинные ресницы…

Впервые в жизни я этого захотела. Пусть в следующей жизни. Потому что в прошлой я точно была такой.

Стихи или гулять

Вообще-то мусор сын выносит, но он в командировке, поэтому сегодня я.

Есть повод подышать свежим воздухом, прогуляться до помойки. Выхожу из подъезда, а на скамейке две соседки.

– Здравствуйте-здравствуйте, – говорят. – Что-то вас давно не видно…

– Редко видно, – уточняет одна.

– Да вообще не видно, – возражает ей другая.

– Нет, иногда видно, – спорит первая. – Редко, правда.

– А я вообще не вижу вас, – настойчиво уверяет меня та, которой вообще не видно.

– Да и я вас не вижу, – говорю.

Они растерялись и стали горячо так, перебивая друг друга, убеждать меня: «Да как же! Мы все время тут. Все время почти. Когда тепло».

– Но я вас не вижу.

– Странно…

– Почему же странно? Если вы меня не видите, то и я вас. Нельзя же видеть в одну сторону, – пытаюсь я достучаться.

Тут одна наклоняется к уху другой и что-то шепчет. Я воспользовалась паузой и пошла к мусорным бакам. Слышу шаги. Это одна из соседок вскочила и тоже пошла мусор выносить, он у нее прихвачен был с собой, у скамейки пакет стоял.

Поравнялась со мной и спрашивает:

– Ну мне хоть можете сказать, почему вас не видно? Не выходите или что?

– Не выхожу. Но вы не переживайте, все в порядке, вон Анна Андреевна тоже не любила выходить гулять…

– Андреевна-то? Из 85-й? Она все время с нами торчит, сегодня только не вышла…

– Нет, не та Андреевна. Ахматова. Поэт. Стихи писала.

– Это полная такая?

– Ну… Да. Наверное, полная.

– Это которая погоду в доме написала? «Главней всего погода в доме»? Долина еще поет.

– Нет. Это Лариса.

– Я и говорю. Долина. Лариса.

– Нет. Это Лариса Рубальская стихи написала. Для песни.

– Хорошие стихи. Душевные. Вспомнила… Она тоже полная. Она тоже из дома не любит выходить? Не гуляет?

– Не знаю.

– Поди тоже не любит…. Поэтому они