Читать книгу "Невероятная жизнь Анны Ахматовой. Мы и Анна Ахматова - Паоло Нори"

три вещи: дом, прозвище и собака.

До революции Шилейко был учителем детей графа Шереметева, представителя одного из старейших русских родов, потомка Александра Невского. После революции за Шилейко сохранилась комната в Шереметевском дворце на набережной Фонтанки. В этом доме Анна Ахматова проживет бóльшую часть своей жизни (здесь же находилась и квартира Пунина, ее третьего мужа), называя его Фонтанным Домом. Позднее тут откроется Музей Ахматовой.

Расставшись со вторым мужем, она съедет отсюда, но, как мы увидим позже, снова вернется, выйдя замуж в третий раз.

Однажды в 1920 году Владимир и Анна, не-муж и не-жена, находят на Марсовом поле еле живого брошенного сенбернара.

Они приводят его к себе, кормят и дают кличку Тап.

Сенбернар остается жить с ними, и, когда у них доходит до не-развода, то есть когда они решают расстаться, они не могут договориться, кто возьмет собаку, и оставляют решение за ней. Становятся по разные стороны от Тапа, отойдя метра на два, и замирают неподвижно. Ждут, кого выберет Тап.

Он идет к Ахматовой.

Ахматова забирает его, и с этого момента Тап, его здоровье, его настроение и болезни – одна из постоянных тем переписки двух бывших не-супругов.

С Шилейко связано и прозвище Акума. Это японское слово, которое означает «злой дух».

Шилейко, по воспоминаниям, мог сказать общим друзьям: «Аня поразительно умеет совмещать неприятное с бесполезным».

Какая странная пара не-супругов.

Но Анне, судя по всему, понравилось прозвище Акума. Она не сердилась, когда ее так называли.

Видимо, ей приятно было думать, что кто-то считает ее злым духом.

14.9. Как на иголках

На часах без десяти девять, на сайт я заходит раз двадцать. «Сертификат не обнаружен». Попытался дозвониться до лаборатории, никто не ответил.

Ну ладно, пакую чемодан и иду на автобус.

Можно было бы вызвать такси, но у таксистов забастовка.

Из-за «Убера» именно в тот день, когда мне нужно такси, все таксисты бастуют.

Приезжаю на вокзал, пытаюсь дозвониться до лаборатории, там все время занято.

В то утро я набирал их в общей сложности двадцать один раз.

Двадцать один раз было занято.

Сажусь в поезд, подключаюсь к вайфаю экспресса «Ле Фречче», захожу на сайт: «Сертификат не обнаружен».

Набираю Луку, своего турагента, объясняю, что распечатка результатов экспресс-теста у меня с собой, а вот результаты ПЦР-теста я еще не получил, и спрашиваю, что он посоветует: ехать мне или нет?

Он советует ехать: ну не отправят же меня обратно из России только за то, что у меня нет ПЦР-теста. «Между прочим, – говорит он, – на сайте их посольства написано, что анализ должен быть негативный, но не сказано, что сдавать надо ПЦР. Я специально уточнил у них, ответили, что требуется ПЦР, но не думаю, что тебя отправят обратно. Ну и потом, может, пока ты долетишь до Стамбула, результат уже будет, подключишься к вайфаю в аэропорту и скачаешь».

Я как на иголках.

Приезжаю на Центральный вокзал Милана, встречаемся с Клаудио, рассказываю все ему.

– Если ты не поедешь, я тоже останусь, что мне там делать? Русского я не знаю, знакомых у меня там нет. Я как на иголках, – признается Клаудио.

– Неужели? – спрашиваю я.

14.10. Пушкин

Едва ли не в каждой книге, посвященной русской литературе, рано или поздно заходит речь о Пушкине. Он в некотором смысле основоположник современной русской литературы и современного русского языка.

В феврале 1921 года в петроградском Доме литераторов проходили Пушкинские дни – серия вечеров, приуроченных к восемьдесят четвертой годовщине со дня гибели Пушкина.

Александр Блок выступает с речью, которая во многом оказывается пророческой. Не во всем, конечно: Блоку тоже иногда случалось ошибаться. Например, 28 января 1909 года он записал в дневнике: «Пьянство 27 января – надеюсь – последнее», – а уже на следующий день, 29 января 1909 года, появилась запись: «О нет: 28 января».

Через двенадцать лет, 11 февраля 1921 года, Блок начинает свою речь о Пушкине так:

«Наша память хранит с малолетства веселое имя: Пушкин. Это имя, этот звук наполняет собою многие дни нашей жизни. Сумрачные имена императоров, полководцев, изобретателей орудий убийства, мучителей и мучеников жизни. И рядом с ними – это легкое имя: Пушкин.

Пушкин так легко и весело умел нести свое творческое бремя, несмотря на то что роль поэта – не легкая и не веселая, она трагическая…»

В последний год жизни Пушкина его цензором был царь Николай I, и все, что писал Пушкин, прежде чем быть опубликованным, отдавалось на прочтение Николаю, точнее, кому-то из царских чиновников. И несмотря на это Пушкин, по словам Блока, пишет стихотворение, в котором призывает поэта никому не давать отчета и «себе лишь самому // Служить и угождать; для власти, для ливрея // Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи».

Пушкин, как известно, погиб на дуэли – застреленный французом Дантесом. «И Пушкина тоже убила вовсе не пуля Дантеса. Его убило отсутствие воздуха», – говорит Блок.

«Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит, – цитирует Блок, называя это „предсмертными вздохами Пушкина“. – На свете счастья нет, а есть покой и воля». И если у поэта отнять свободу, «поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем». Чиновники, «которые мешали поэту испытывать гармонией сердца, – говорит Блок в 1921 году, – навсегда сохранили за собой кличку черни.

Пускай же остерегутся от худшей клички те чиновники, которые собираются направлять поэзию по каким-то собственным руслам, посягая на ее тайную свободу и препятствуя ей выполнять ее таинственное назначение».

Блок, как это с ним уже бывало, предвидит будущее.

Жизнь Анны Ахматовой, как и всех русских литераторов, отныне обернется затяжной борьбой с теми самыми чиновниками, которые заслуживают худшей клички, чем чернь.

Ахматова и Гумилёв присутствуют на вечере. Николай опаздывает, говорят, он обижен тем, что произнести Пушкинскую речь доверили Блоку, а не ему.

Но это не мешает ему высоко оценить выступление Блока: «Незабываемая речь. Потрясающая речь». Гумилёв считает, что ее можно сравнить только с речью Достоевского на открытии памятника Пушкину в 1880 году.

Присутствовавшие в зале и слышавшие пророческие слова поэта, который предвидел эпоху соцреализма и ужасных сталинских чисток, задавали себе вопрос: «А мы? Мы тоже умрем от отсутствия воздуха?»

Месяц спустя, 18 марта 1921 года, было подавлено начавшееся накануне восстание в Кронштадте. После чего расстрельный приговор вынесли двум с лишним тысячам человек, начались массовые аресты и чистки в рядах военных, ученых и деятелей искусств.

В мае арестовали профессора Таганцева, зачинщика