Читать книгу "Сталинградский калибр - Сергей Зверев"

Эта мысль понравилась лейтенанту Соколову, и он улыбнулся, гладя в окно на белый снег, укрывший почерневшую станицу.

Глава 8

Утро 24 декабря было удивительно тихим. Бойцы лежали и ждали приказа. Каждый понимал, что снова надо будет подниматься в атаку, что командование продолжает готовить наступление. И немцы не сомневались, что русские снова станут атаковать. И в станице, а главное, на тыловом аэродроме неподалеку от Тацинской шли приготовления. Командующий 8-м корпусом «люфтваффе» генерал Мартин Фибиг не спал всю эту ночь, то и дело пытаясь связаться со штабом 4-й воздушной армии. Его беспокоило, что самолеты продолжают прибывать на аэродром, свозятся боеприпасы, приходят цистерны с горючим, а русские танки вот-вот ворвутся в станицу. А там и до аэродрома рукой подать.

Но генерала успокаивали, что остановят наступление русских, клятвенно обещая, что брошенные в бой новые резервы сомнут вымотанный в боях и понесший катастрофические потери русский танковый корпус. Русские пришли сюда и найдут тут свою могилу. Их наступление фактически остановлено, а в отместку за армию Паулюса русским устроят свой котел. И тогда ход войны снова изменится. Генерала Фибига даже стыдили за паникерство и неверие в гений фюрера, который способен сломать русским хребет.

И когда генерал Фибиг почти успокоился и смог унять нервную дрожь в руках, которой он стыдился перед подчиненными, небо разорвали огненные струи и истошные звуки русских реактивных снарядов.

Утром 24 декабря вся имеющаяся артиллерия и подошедший ночью и занявший позиции 413-й Гвардейский минометный дивизион обрушили на фашистов шквал огня. Земля и оборонительные сооружения взлетали вверх в клубах черного дыма. Горело все, даже то, что не могло гореть. И в 7.30 утра, когда на Тацинскую и тыловой аэродром рванулись советские танки, с него взлетел транспортный «дуглас», в котором едва успел унести ноги генерал Мартин Фибиг.

Удар, нанесенный с трех сторон по изувеченной и разметанной снарядами немецкой обороне, был столь ошеломляющим, что паника началась почти сразу. Когда вечером 23 декабря захлебнулась атака, генерал Баданов понял, что ему остается одна последняя попытка. Еще немного, и к немцам подойдет подкрепление. Он знал, что наши части теряют темп общего наступления, а немцы отчаянно контратакуют. Его прорыв попытаются закрыть сразу же. И он был прав, потому что Манштейн еще ночью 23 декабря, понимая, что ему не пробиться к Паулюсу, принял другое решение. Самым важным сейчас было остановить продвижение советских войск и выбить корпус Баданова из Тацинской. И на Баданова ринулись передислоцированные 11-я и 6-я танковые дивизии Манштейна. Но немцы опоздали на целые сутки. Когда танковые части форсированным маршем двинулись к Тацинской, Баданов уже обрушился на аэродром. И там начался кромешный ад. Танки шли, снося ограждения из колючей проволоки, сминали дерево-земляные укрепления и огневые точки, расстреливали в упор из орудий бетонные ДЗОТы и капониры, разносили в щепки вспомогательные строения. Падали вышки, горели емкости с горючим, полыхали самолеты на рулежных дорожках и стоянках. Грохот разрывов был везде, пулеметные очереди косили все, что встречалось на пути. Немцы в отчаянии бросили навстречу советским танкам все, что у них было. Завязался встречный танковый бой, горели «тридцатьчетверки», горели легкие танки, но части Баданова, сметая все на своем пути, прошли по аэродрому губительным смерчем, оставляя за собой только огонь, черный дым и смерть. Базы снабжения по воздуху окруженной армии Паулюса больше не существовало…

Все горело и трещало, дышать было нечем, но Баданов потребовал связь.

– Задание выполнено! – подавляя кашель, пытался докричаться генерал. – Аэродром захвачен, уничтожено более сорока самолетов противника, склады с провизией, запасы топлива и боеприпасов.

– Держать аэродром и станицу, Василий Михайлович! – услышал он в ответ. – Это очень важно. Любой ценой держаться. Помощь вам придет! Желаю успеха…

Баданов снял шапку и вытер рукой потное лицо. Он физически чувствовал, как воротник гимнастерки стал липким и неприятным. Генерал всегда отличался опрятностью, считал, что советский офицер ни при каких обстоятельствах не может позволить себе быть неряшливым. Этого он всегда требовал и от своих подчиненных, и от солдат. И вот сейчас шея зудела и чесалась оттого, что он двое суток не менял подворотничок на гимнастерке. Запасной чистый комплект обмундирования и некоторые личные вещи Баданова сгорели в машине, двое ординарцев были ранены. Да у него просто не было времени сменить гимнастерку.

– А дальше будет только сложнее, – тихо сказал генерал. А затем приказал уже обычным властным уверенным голосом: – Занять круговую оборону. Закрепиться на занятых рубежах. Сформировать из толковых бойцов поисковые группы и прочесать весь аэродром. Медикаменты, оружие, боеприпасы, документы, живых фашистов – все в штаб, обо всем докладывать. Окопы полного профиля, восстановить блиндажи. Командирам частей в течение часа доложить о потерях и наличных силах и средствах. Выполнять!

«Ким, сынок! Я часто пишу тебе о боях, о том, как живут, сражаются и что чувствуют советские солдаты. О том, что у них на душе. Но еще мне хочется, чтобы ты знал, что чувствуют немецко-фашистские захватчики, когда их настигает возмездие, когда их бьют и крушат советские дивизии. Они ведь шли за легкой добычей, думали, что им легко будет победить нашу страну. Не вышло! И вот теперь они получают то, что заслужили. В полной мере хлебнули всего того, чего сами принесли нашему народу. Это писал немецкий летчик Курт Шрайт, который был свидетелем атаки наших войск на аэродром в станице Тацинской. Знаешь, мне нисколько не жаль этого вояку!

«Утро… советские танки, на ходу ведя огонь, внезапно врываются в станицу Тацинскую и на аэродром. Самолеты вспыхивали, как факелы. Всюду бушевало пламя пожаров, рвались снаряды, взлетали на воздух складированные боеприпасы. По взлетному полю метались грузовики, а между ними носились отчаянно кричащие люди. Кто же отдаст приказ, куда направиться пилотам? Взлетать и уходить в направлении Новочеркасска – вот все, что успел приказать генерал Фибиг. Начинается форменное безумие. Со всех сторон на взлетную полосу выезжают и стартуют самолеты. Все это происходит под огнем противника и в свете разгоревшихся пожаров. Небо распростерлось багровым колоколом над тысячами погибающих солдат, лица которых выражали безумие. Вот один транспортный самолет Ю-52, не успев подняться в воздух, врезается в советский танк и взрывается со страшным грохотом. Вот уже в воздухе сталкиваются «Хейнкель» с «Юнкерсом» и разлетаются на мелкие обломки вместе со своими пассажирами. Рев авиамоторов и танковых двигателей смешивается с ревом взрывов, орудийным огнем и пулеметными очередями, формируя чудовищную музыкальную симфонию. Все вместе это создает полную картину разверзшейся преисподней».

– Все! Взяли, товарищ лейтенант! – Радист даже подскакивал на своем стуле. – Наши аэродром и станицу взяли.

– Хорошо, хорошо, – улыбнулся Соколов. – Нам приказ есть?

– Что за шум, а драки нет? – Вошедший Гужов уставился на радиста, потом на Алексея. – Неужто получилось? Ну орлы, ну молодцы! Вот хрен теперь с маслом Паулюсу, а не снабжение по воздуху! Это что же теперь, все сжечь и можно уходить на соединение к своим? Выполнили, значит, задачу!