Читать книгу "Robbie Williams. Откровение - Крис Хит"

Сейчас вы счастливее, чем когда-либо?

«Определенно да, определенно, что не самый жалкий, чем когда-либо».

В чем секрет ваших с Айдой отношений?

«Химия, личность, доверие и смех. У нас все это есть, и это просто чудо, потому что я не думал, что такое может произойти со мной, для меня, что я буду достаточно ответственным или способным на любого рода отношения. Потому что я был уверен, что просто все испорчу, как обычно, потому что у меня всегда так, к тому же у меня животные наклонности, которые я совсем не прячу. И я еще — я очень хотел сохранить эти отношения, так что тут парадокс: я хочу любить, отдавать всего себя этому человеку, но также я знаю, что я животное, которое хочет трахать все, что движется. Это разрывает сердце, знаете ли. Но вот он я и вот мы вместе десять лет спустя, и я люблю ее еще сильнее. Она мой лучший друг. Нам к тому же вместе очень весело. Да уж, дико весело».

Согласитесь ли вы с утверждением, что нет ничего лучше, чем ощущать свою худобу?

«Нет, нет. Это чувство на дня три-четыре. Был период, когда я терял вес очень быстро, и смог надеть вещи из шкафа, которые не носил давно. Ну вы понимаете, те шмотки. Однажды ночью, когда Айда уже лежала в постели, я все копался в гардеробе и переоделся раз пятьдесят, наверное, и все ей „посмотри, посмотри!“. А она говорила: „Ну да, котик, хорошо, рада за тебя“. Так что был момент. Но потом получается, что тебе из-за одной проблемы не надо волноваться, а она возвращается — и бац тебе по лбу, и все начинай сначала. И надо все время на велосипед садиться и тренироваться наилучшим образом. Потому что от моей работы, моих зависимостей и от моей натуры тонким не станешь. То есть я должен быть погружен в процесс. Так что работая против Толстого Робби, я работаю против моей натуры. И это жесть».

А траву куришь?

«Нет, не курю траву. Уже какое-то время. Бросил и не собираюсь начинать снова, что для меня интересно, поскольку какая-то перемена. А эта штука — она веселая, но мозги мне трахает конкретно. Мне моя жизнь представляется в виде бутылки с пятном на донышке. Вот вроде все нормально, все чисто в бутылке, но пятно это постоянное есть. И когда я принимаю что-нибудь, что изменяет или усиливает настроение, то бутылка эта… — он издает звук, как будто бутылку встряхнули, — и грязь поднимается со дна, и все сразу мутное».

* * *

На следующее утро у него интервью с немецкой медийной личностью по имени Барбара Шенебергер, у которой свой журнал — Barbara. И на следующей обложке — она же. Тут уже немного другая расстановка сил предполагается — Барбара заставляет Роба ждать полтора часа начала интервью.

Они знакомы, общались когда-то, и она сразу начинает как будто флиртовать. Но не в смысле «ты мне нравишься», а в стиле «я на работе, сейчас включаю флиртующую профессионалку».

Она кладет на кофейный столик записывающее устройство. «Маленькое, но работает, — говорит она и добавляет: — Слышал раньше это предложение?»

«Слушай, — говорит Роб, — это для тележки. Для двух тележек».

Она объясняет, что в следующем номере ее журнала, где она появится на обложке вместе с Робом, главная тема — «лакшери». Роб тут же напрягается — это же не его тема совершенно, его стиль жизни — не как обычно у богатых. Он не имеет привычек богачей и не покупает того, что у них принято потреблять. Оказывается, правда, что именно поэтому ему есть много что интересного сказать.

«Я живу жизнью ненормальной по сравнению с той, в которой рос, — рассказывает он ей. — С деньгами и успехом многое меняется, но мои чувства…» Он обрывает себя, но подразумевает, что кое-что остается прежним. В качестве объяснения он предлагает пример: «Я все время выключаю свет за Айдой. До сих пор. У нас дом в Беверли-Хиллс площадью 32 тысячи квадратных футов, и это невероятно совершенно, мне иногда кажется, что это богатый дядя мне позволил тут пожить. Ночью Айда надевает масочку на глаза, а я встаю, иду по комнатам и выключаю везде свет. Айда еще покупает свечи такие, большие, у которых по три фитиля, зажигает их, и мы в их свете смотрим телевизор… а я все время смотрю то на экран, то на свечи, то на свечи, то на экран… и на Айду. Когда она засыпает, я свечи тушу». Далеко не в первый раз я слышу про эти свечи и про то, как чуть с ума не сошел, узнав, что каждая стоит 250 долларов (хотя они, конечно, реально гигантские, и рассчитаны на месяцы, если не на годы). «Так вот слушай, — продолжает он рассказывать Барбаре, — запах от свечей этих в доме обалденный совершенно, но я когда его слышу, мне кажется, что это запах горящих денег. Вот у меня прям такая мысль: да, пахнет дико приятно, но это запах пропавших денег!»

Он явно разрывается, ему трудно оценить это: то ли он дураком себя выставляет, то ли в высшей степени разумным и здравомыслящим. «Я все еще стараюсь получать удовольствие от такого стиля жизни и быть таким человеком, которого мы можем содержать в финансовом плане… но я нахожу затруднительным вращаться в другом экономическом круге», говорит он и рассказывает, что сопротивляется постоянному давлению насчет покупки новой одежды. «Какой-то одежды я себе накупил и больше мне не надо, и вообще никогда уже не понадобится больше. Одежда у меня есть».

Это наводит Барбару на вопрос о стиральной машине. «Я знаю, где она находится, — отвечает он. — Я видел лестницу, которая к ней ведет. И я знаю, что там — стиральная машина, потому что вещи все время чистые. Но все же, клянусь, мне очень немного нужно, и я научусь с ней управляться, если все закончится».

Она спрашивает про первую дорогую покупку в его жизни. На это у него есть отдельная история. «Когда я был ребенком, пел в Take That, то очень хотел пару джинсов „Версаче“. На дворе 1990 год, и джинсы эти для меня — ну все просто, — рассказывает он. — А я в начале существования группы Take That получал зарплату 150 фунтов в неделю, а у нас в городе Сток-он-Тренте моем родном эти самые джинсы „Версаче“ стали продавать с большой скидкой. Как раз попалась пара идеально моего размера, и я ее купил. И чувствовал себя прям крутейшим и моднейшим». Три года спустя он общался с Джанни Версаче и Элтоном Джоном на вилле модельера у итальянского озера Комо. Решил, что модельеру, придумавшему эти джинсы, стоит рассказать, что они значили для того восторженного подростка. «Я подумал, что очень важно сказать Джанни Версаче — „твои джинсы меня вдохновили, я очень желал их иметь, а когда заимел — просто фантастически себя почувствовал“». На какую бы реакцию Роб ни рассчитывал, он ее не получил. «Джанни это и не задело, и вообще никак не тронуло. Он только обронил что-то типа „окей… не желаешь винограду?“ или вроде того. Человеком он был очень приятным, вечер я провел прекрасно, ну просто вот не получилось его поразить историей про джинсы, которые были для меня так важны».

По завершении интервью они идут в пустой танцевальный зал, где повесили задник для фотосессии. Роб позирует, Барбара приникает к нему по-всякому.

«Сделай, чтоб я на фото выглядел как отец Джиджи Хадид», — инструктирует он фотографа.

Барбара принимает такую позу, чтобы были видны украшения на ее руке, которую она забросила ему на плечико.