Читать книгу "Robbie Williams. Откровение - Крис Хит"

«Все дело в украшениях, в аксессуарах», — поясняет она.

«Все мы — аксессуары», — замечает Роб.

* * *

Иногда он к ним летает, а иногда они к нему. В определенный день в Лондоне он сидит в номере отеля, принимает людей со всего света и отвечает на любые вопросы.

Швед: Когда меня сюда посылали, я прочитал множество интервью с вами, и у меня сложилось впечатление, что большие хиты сегодня не настолько важны, как раньше?

«Зависит от того, что за интервью вы читали и что именно я в них врал. Да нет, важны хиты, еще как. Я не хочу быть „бывшим“, с таким лейблом мое эго не справится. Я хочу хитов. Я хочу собирать стадионы. Попадать в новости. Хочу развлекать… По амбициям я не ощущаю себя на 42 года, амбиции все еще юны, жадны и им все нужно».

Испанец: Вы можете сказать, что вы — более зрелая личность? Скучаете ли вы по какому-то не очень уважительному отношению?

«Неуважительное отношение? Да его навалом. Да, я, конечно, повзрослел, но мы идем от очень маленького процента зрелости. Я лет до 37 как минимум был совершеннейшим ребенком, так что сейчас я, наверное, только что подгузники перестал носить. Может, перестал в штаны какать».

Ирландец: Есть ли у вас иммунитет к критике?

«Нет, никакого иммунитета к критике у меня нет. Слова больно ранят. Я ужасно чувствителен, и я бы очень хотел, чтоб меня не критиковали, но они будут это делать все равно. К тому же я сам не слишком большой, мягко говоря, дипломат, когда дело касается чувств других людей, так что если ты тумаки раздаешь направо и налево, то уж жди, что когда-то тебе отольется. Люди есть люди, человеки, мы не можем быть все время добрыми. Я изо всех сил стараюсь, но часто обнаруживаю, что мне далековато до той личности, которой я хотел бы быть. Так что нет, нет у меня иммунитета. Хотел бы, чтоб был — жизнь была бы проще. Но если б я был невосприимчив, то не волновался бы, а если б не волновался — не мог бы альбомы выпускать».

* * *

Он в редакции французской радиостанции NRJ, только что закончился эфир с ним. После эфира он стоит в коридоре, ловит взгляды прохожих. Кого-то вроде бы узнал. Сперва подумал — это парень из бойз-бэнда Worlds Apart, но потом понимает, кто это. «Это ж он, правильно?» — спрашивает он Майкла, который тоже явно узнал этого человека. Они догоняют, Роб спрашивает: «Ты же Джиобой?»

А Джиобой — это красивый французский мальчик-модель. «Просто Айда на тебя подписана в инстаграме», — сообщает Роб и просит о совместном фото. «Айде понравится!» — объясняет он осторожно, поскольку есть что-то совершенно нереальное в том, что Роб просит кого-то сфотографироваться с ним. Они позирует вместе. «Рад был познакомиться», говорит Роб. Когда Джиобой уходит, он объясняет: «Мы с Айдой поглядели, кто фолловит ее, и там несколько реально симпатичных парней. И мы с ней такие сразу оба: Вот этот!»

К утру Джиобой, что вполне естественно, написал в твиттер о встрече:

Не могу поверить, меня узнал @robbiewilliams! Сказал Джиобой то се… Черт, это я, да!

«Так обрадовалась, когда получила это фото…», — говорит Айда Робу в скайпе.

«А мы такие взбудораженные, — отвечает ей Роб. — Догнали его в коридоре».

Но они оба все-таки признают, что в этой ситуации есть что-то некрасивое и неприятное: «Мы узнаем инстаграмовских фолловеров», — говорит она Робу. Но как-то стыдновато, что они так рады обняться.

* * *

В другой день в Париже Роб проводит серию интервью лицом к лицу с французскими интервьюерами. Вообще французские музыкальные журналисты — это какая-то особая порода. Это обычно мужчина, немолодой, довольно…

С каким-то таким отношением и поведением, как будто он давно решает некий запутанный философский вопрос и смирился с тем фактом, что у этой поп-звезды какие-то свои, совсем другие, мысли. «В уме своем, — говорит потом Роб, — у меня такое: „похоже, от меня ждут интеллектуальных высказываний на любую тему, а этого я не умею“».

Тем не менее на более краткие вопросы он дает ответы:

Скажите пожалуйста, только честно: вы ведь мечтаете быть эстрадным певцом-крунером?

«Я хочу быть крунером, я хочу быть рэпером, звездой рок-н-ролла, скейтбордистом, баскетболистом, когда-то хотел быть автогонщиком, и хочу быть гольфистом, хочу виртуозно резаться в ФИФА, очень хочу не есть углеводы — вот это все. Нет у меня одной мечты — быть крунером. Я хочу быть всем. Нахожу, что это невозможно, но очень стараюсь».

(настойчиво) Не более крунер, чем рэпер?

«Рэпером я хочу быть больше, чем крунером. Но я ближе к крунеру, чем к рэперу».

А каждый новый альбом — это борьба?

«Да, каждый новый альбом — борьба. Ты — на милости мира и соцсетей. Это может быть довольно болезненным: ты вот делал свою фишку, растил ее, лелеял, любил, думал, что и весь мир ее полюбит, а тут тебя колотят и поливают и пинают — прям физически. Да уж, переживания могут быть очень травматичными. Так что надо быть готовым к битве. Особенно когда ты артист моего типа: эстрадный певец и знаменитость. Так что довольно страшно выходить к народу. Потому что мы просто живем в мире, где правят сенсации. И сенсационные истории — они не милые, они дрянные — потому что именно это продается. Им нужно, чтоб ты обосрался, они тебя пугают, чтоб ты обделался, а если ты не обделался, то они напишут, что ты обделался. То есть это пугает».

О чем вы более всего беспокоитесь?

«Полагаю, что главная моя обеспокоенность заключается в том, что это все у меня заберут, а выбора у меня нет, так что придется вернуться в Сток-он-Трент и жить там. Я люблю Сток-он-Трент, но я вроде как живу в стране обетованной — здесь же сказка просто, наслаждаюсь. Есть такая группа James, у них в одной песне строчка „если б не видал такого я богатства/ мог бы дальше бедным жить“. Он разражается смехом, возможно, подхватив от собеседника чувство серьезного неодобрения. „Вы спросили — я дал честный ответ“».

Последний вопрос: вам нравится заниматься продвижением своей музыки, или вам это скучно?

«Мне нравится быть поп-звездой — это весело. Я вот утром в самолет сел — а это мой самолет. Никого в салоне не было больше, кроме нас с друзьями. Потом я приземлился, меня загримировали, причесали, одели в красивую одежду, а моя работа — быть поп-звездой. Я прям везунчик.

Сегодня я устал.

Круто! А мог бы в Сток-он-Тренте наркотиками торговать».

Как вы изменились с шестнадцатилетнего возраста?

«Краткий ответ таков: я слегка постарел, потолстел и чувствую себя комфортно в своем теле. Я все еще гиперчувствителен, неуверен, страдаю комплексом неполноценности, я добр, весел и щедр. Также я купил билет в мечту, а мечта воплотилась в реальность».

Как долго у вас была депрессия?

«Мммм… а у вас сколько?»