Читать книгу "Брачные узы - Давид Фогель"

Затем он поднялся, принес другие бокалы, больше размером, и разлил вино. Гордвайль одним глотком опустошил свой бокал, ни на кого не глядя, и вполголоса стал напевать какой-то мотив. Голова его была все время опущена.

— Эй, ребята! — вскричала Tea. — Что вы сидите как в трауре! Откуда эта черная меланхолия! Марк! (Лоти заметила, что Tea обратилась к доктору Астелю по имени.) Кролик! Мужчины, что с вами!

Гордвайль чуть приподнял голову и тупо посмотрел на жену. Он улыбнулся глупой обиженной улыбкой, больше похожей на гримасу плача. Доктор Астель запел народную песню. Обладая несильным, но приятным голосом, он пел хорошо, беспрестанно кивая огромным своим носом. Tea подпевала немного грубым голосом, иногда попадая не в тон и портя всю строку. Затем к ним присоединился и голос Лоти. Однако пели они без истинного воодушевления, как будто их кто-то нанял для этого, и, закончив песню, замолчали.

Гордвайль вдруг заговорил, и все повернулись к нему в изумлении, словно обнаружив вдруг, что немой наделен даром голоса.

— Мелочи жизни, понимаете ли, не воспринимаются всерьез… ни в малейшей степени… — по-прежнему не поднимая головы, выговаривал Гордвайль таким тоном, словно считая все сказанное само собой разумеющимся. — Я всегда придерживался этого мнения. И, однако, в них есть необходимость… необходимость… в отношении сути явлений… Да, так! Но, но если сама суть исчезает?.. — в затруднении Гордвайль поднял голову. — Тогда… тогда… Да, если исчезает сама суть?.. Плесните мне немного вина, доктор, хи-хи-хи!

Он сделал глоток и продолжал:

— Возьмем для примера ребенка… Ребенок есть вещь реальная, действительно существующая, с этим не поспоришь… И вот, когда у человека есть ребенок, он покупает ему игрушку… медвежонка, игрушечный поезд, машинку, р-редьку, да, именно так, черную редьку, хи-хи-хи! Дети любят черную редьку тоже!.. Для игр, ясное дело, исключительно для игр… Но если ребенка нет, так я и сам могу съесть редьку?! А если я ее совершенно не люблю? Итак… Доктор Крейндел обыкновенно говорит: «Там, где маленькие сидят, взрослым подобает стоять, по выражению Шиллера»… Хи-хи, он любит цитаты, доктор Крейндел! Это и Tea знает…

— Что ты несешь, кролик! — засмеялась Tea. -Дай-ка я тебя поцелую. Ты сегодня действительно мил!

И она потянулась всем своим длинным телом поцеловать Гордвайля, но он отпрянул назад, как человек, пытающийся защититься от удара.

— Только не это! — воскликнул он. — Только не это!.. Мы не для того здесь собрались, не так ли, доктор? Вы ведь мне друг, я знаю, хоть вы и хитроваты и немного пройдошливы, как все адвокаты… И даже отчасти тупы, не возражайте! Это так! — отрезал Гордвайль, ткнув вперед руку для пущей убедительности. — И тем не менее я вас люблю! Это вне всякого сомнения!

И он улыбнулся сам себе, видимо довольный.

Доктор Астель сказал со смехом:

— Эй, любезный мой Гордвайль, вы сегодня щедрой рукой расточаете мне славословия! Скрягой вас точно не назовешь!..

— Не стоит того, — ответил Гордвайль, как если бы не видел причины распространяться об этом. — Не стоит того!..

Он встал, обошел Лоти и стал с другой стороны от нее.

— Ну, Лоти, вы ведь чистая душа, давайте выпьем с вами за все хорошее, только мы, вдвоем!

Он взял чужой бокал и чокнулся о бокал Лоти. Та только взглянула на него глазами, полными сострадания, и не шелохнулась.

— Пейте, Лоти, — настаивал Гордвайль. — Неужели вы не хотите выпить со мной? Вы не можете так обидеть меня!

Та наконец сделала маленький глоток.

Tea прошептала что-то на ухо доктору Астелю, обняв его рукой за шею. Был слышен только его ответ: «Потом, потом!»

Гордвайль уселся на диване напротив и начал снова:

— Вы думаете, что я перебрал, сознайтесь! Всегда полагают о другом, что он пьян или безумен, так уж устроен мир!.. О-однако я всего лишь весел, очень весел! И, если захотите, я могу расхохотаться громко-громко, ха-ха-ха! Неплохо ведь, Теа?! Моя мать всегда говорила: «Ребенок должен играть с другими детьми и быть веселым!» И видите: я-таки весел… Конечно!.. А если кто-нибудь из вас хочет потанцевать, то я готов. Прямо сейчас!..

Он поднялся и подошел к Тее:

— Ты хочешь? Все, что тебе надо сказать: «Да, я хочу».

— Что? — рассмеялась та.

— Да ничего!.. Только веселиться… Потому что я люблю тебя, и ты это знаешь!

— Я нимало не грущу, кролик! Ты же видишь сам, что я весела!

— Хорошо, если так! Отлично! И ты ничего ни имеешь против меня? Все забыто?.. Понимаешь, я боялся, что ты затаила обиду на меня… Однако теперь все хорошо!..

— Не пейте так много, Гордвайль! — вскричала Лоти и вырвала бокал у него из рук. — Что с вами? Вы с ума сошли?!

— Я пить хочу, пить… Оставьте меня в покое!

Он схватил бутылку и поднес ее ко рту, но не успел отпить и глотка, как Астель вырвал ее у него из рук.

— Полно вам, Гордвайль, стыдитесь! В этом доме пока что пьют из бокалов, а не из бутылок.

Гордвайль усмехнулся как победитель:

— Не стойте на пути!.. Никогда!.. Знаете, доктор, давайте выпьем еще по бокалу, а потом вы сыграете нам на пианино, хорошо?! Ибо мы хотим танцевать, я и Tea, хи-хи…

Вдруг оказалось, что Лоти тихо плачет на своем месте. Поначалу никто не замечал этого, но теперь все увидели, что все ее тело содрогается от рыданий. Она закрыла глаза руками, между ними были видны красные полные губы и тоненькие дорожки слез по обе стороны рта. В этот миг часы на башне церкви на Карлсплац отрывисто пробили двенадцать раз, словно вынося не подлежащий обжалованию приговор. Доктор Астель сорвался с места и, подбежав к Лоти, преисполненный жалости, стал гладить ее по спине и волосам, как успокаивают ребенка.

— Что с вами, Лотерл? — словно уговаривал он ее. — Кто причинил вам зло? Ну-ну, не надо… право, не надо. Вам плохо? Это пройдет. Прямо сейчас пройдет!

Tea тоже встала с места и прохаживалась по комнате, ухмыляясь какой-то своей, никому не ведомой мысли. На лестничной площадке с грохотом захлопнулась дверь. Лоти вытерла платком покрасневшее лицо и попыталась улыбнуться:

— Ничего, ничего! Нервы… Но мне уже легче… теперь уже хорошо!

Гордвайль остановился напротив, с той стороны стола, где прежде сидела Tea, и взирал на окружающих с пристальным вниманием и выражением крайней серьезности. Было видно, что какая-то часть происходящего осталась неясной для него. Да, почему вдруг доктор Астель кинулся к Лоти? Ведь ему следовало бы поступить как-то совершенно иначе, да-да, конечно, иначе!..

Тем временем Лоти совсем успокоилась.

— Непонятно, — пробормотал Гордвайль самому себе. — Совершенно непонятно… Как и все остальное в этом роде…

Он подошел ближе к Лоти и, вонзив палец в воздух, изрек: