Читать книгу "Брачные узы - Давид Фогель"

— Ночь дана людям, чтобы веселиться!.. Всякий, кто невесел ночью, никогда не весел!..

Лоти отпила глоток вина и сказала:

— Пожалуйста, Гордвайль, сядьте рядом со мной. Вы действительно веселитесь более всех нас…

— Вам нельзя пить, дорогая моя, — произнесла Tea со скрытой насмешкой. — Это расстраивает ваши нервы! Не всякий человек создан для этого.

Лоти сделала вид, что не услышала.

Доктор Астель сел за пианино и стал наигрывать мелодию из какой-то новой оперетты, из-за позднего часа он играл совсем тихо, Гордвайль же отбивал такт ногой. Он даже начал двигаться всем телом, словно в танце, неумело и тяжело, что выглядело особенно потешно: Гордвайль не умел танцевать. Когда доктор Астель закончил, Tea, стоявшая все это время около пианино, сказала подчеркнуто громким голосом, так, чтобы всем было слышно:

— Вы ведь хотели показать мне свою квартиру, доктор! Не угодно ли сейчас?

И доктор Астель удалился вместе с ней в соседнюю комнату, а Лоти подозрительно смотрела им вслед. Оттуда сразу донесся смех Теи, резавший Лоти словно тупым ножом. У нее не было сил оставаться на месте; вскочив, она подошла к Гордвайлю, который все еще дергался, словно в танце, напевая в нос какую-то мелодию. Смех в соседней комнате оборвался, будто его обрезали. Лоти схватила Гордвайля за руку и повлекла его к дивану.

— Посидите со мной, мой дорогой! Так тяжело все, так тяжело…

Немного посопротивлявшись, Гордвайль сел и сказал шепотом:

— Да, конечно, Лоти! Конечно!..

Безотчетным движением он положил руку ей на голову и стал гладить волосы, будто пытаясь утешить ее в какой-то беде. Эта ласка оказалась невыразимо приятна, Лоти снова захотелось горько разрыдаться, но она совладала с собой. Из соседней комнаты не доносилось ни звука.

— А куда делась Tea? — спросил Гордвайль.

— Tea? — точно обожглась Лоти, и ярость мгновенно вспыхнула в ней. — Tea нужна вам! Не беспокойтесь, этот перл никуда от вас не денется!

Она отстранилась от него:

— Несмотря ни на что, вы все-таки неисправимый глупец!.. И действительно заслуживаете того, что с вами происходит!.. И даже большего! Вот так вы все, привязываетесь к тем, кто отравляет вам жизнь, и никакой силой не сдвинешь вас с места!..

— Что? — спросил Гордвайль, не слышавший ни единого ее слова.

Лоти сидела и плакала украдкой. Слезы текли по ее щекам одна за другой, и она не пыталась ни утереть их, ни остановить их поток. В целом мире не было ни единого человека, способного утешить ее. Одинокой и покинутой чувствовала она себя в этот миг, брошенной в ночи посреди огромного темного мира, хотя и сидела подле единственного дорогого ей человека, изрядно сейчас захмелевшего. Все его помыслы отданы той, другой, которая только и знает, как мучить его и издеваться над ним. Гордвайль непроизвольно растянулся на диване, положив голову на колени Лоти, момент — и он уже спал. Огромная жалость затопила сердце Лоти, жалость к себе самой и к этому дорогому измученному человеку, который, как младенец, спал сейчас у нее на коленях.

Она склонилась к нему, коснувшись губами его волос. Затем встала, подложив ему под голову маленькую подушку в бархатном чехле темно-красного цвета, бесшумно подошла к окну и стала смотреть на пустынную улицу. Из соседней комнаты снова послышались голоса Теи и доктора Астеля. Лоти вытерла глаза и, отойдя от окна, села за стол. В тот же момент они вошли.

— Ну вот, пока суд да дело, Рудольфус заснул! Пора идти домой! Время позднее, — сказала Tea и принялась трясти Гордвайля, пытаясь разбудить его, что никак ей не удавалось.

— Пусть уж остается здесь! — вмешалась Лоти. — К чему будить его, если он так устал.

— По мне, пусть остается, если доктор ничего не имеет против.

— Конечно, Tea, само собой разумеется! И вы тоже можете переночевать здесь, если хотите. Спите оба в кабинете, а я постелю себе здесь на диване.

Но Tea не пожелала. Она не сможет как следует отдохнуть, если будет спать в непривычной ей постели.

Обе женщины оделись, и доктор Астель вышел проводить их.

14

В обращенное на небольшой двор окно заглядывал мутный осенний день, подобно плотному туману тяжело давивший на сердце. На красноватой стене напротив яростно колыхалась смазанная тень не видного отсюда одинокого каштана, чудом оказавшегося в этом забитом торговыми складами дворе в самом центре города, из чего можно было заключить, что на улице дует бешеный ветер, один из тех назойливых ветров, которыми так славится этот город.

Раскинувшись в кресле с роскошной обивкой, за большим письменным столом посреди конторы сидел доктор Крейндел. Он курил толстую шоколадного цвета сигару, с которой так и не снял красно-золотое бумажное кольцо посредине. За другим письменным столом около стены сидел Рудольф Гордвайль, его секретарь и «правая рука», и тоже курил, но, однако, не сигару, а тощую сигарету не самого лучшего качества — и в этом, на первый взгляд, выражалось все различие в положении двух этих лиц. Однако доктор Крейндел мог позволить себе и другие излишества, как, например, дать свободный выход своему настроению, дурному, во-первых, по случаю ненастного осеннего дня, а во-вторых, из-за потери суммы в две тысячи шиллингов, которую он вынужден был выдать этим утром жене на покупку нового мехового воротника — последний писк моды, хотя у нее и без того были вполне приличные меха, вставшие ему два года тому назад в десять тысяч шиллингов.

Доктор Крейндел вынул сигару изо рта и с минуту всматривался в вертикальную струю дыма, словно привязанную к концу сигары. Затем он перевернул сигару и поднес ее к острому кончику носа, с наслаждением нюхая теплый ароматный пепел. И при этом подумал, уже успокаиваясь: «Транжирки они, все как одна, неисправимые транжирки… Нет ни одной приличной… Всегда только одно на уме — наряды да тряпки, вот и все их мысли!» Словно приняв внезапное решение, он одним щелчком пальца стряхнул пепел с сигары в большую морскую раковину, снова зажал сигару во рту и испытующе посмотрел на скособочившегося за столом и что-то писавшего Гордвайля.

— Вы уже написали в издательство «Робольт», господин Гордвайн? — пребывая в дурном расположении духа, он обычно искажал немного фамилию Гордвайля, заменяя в ней хотя бы одну букву. Со временем Гордвайль привык к этому и уже не поправлял его. — Нужно отправить письмо еще до полудня, без всяких проволочек!

— Уже сделано, — ответил тот, не поднимая головы.

— Отлично!

И после краткой паузы:

— Как, кстати, поживает ваша супруга? Я недавно встретил ее на улице, недели две назад. Она очень недурно выглядела, хи-хи, а лицо так прямо источало довольство…

Видя, что Гордвайль не отвечает, доктор Крейндел продолжил:

— Да-да, мой дорогой, если этот мир и создан для кого-то, то только для них, для женщин… Вот кому воистину хорошо в этом мире!.. Как говорит Гейне, «высшее существо, которое Господь вознес над всеми созданиями и одарил его…» и т. д. Разве они мучаются в духовных исканиях, подобно нам?! Какими заботами заполнены их помыслы, кроме поиска удовольствий? В то время как мы истощаем свой мозг, ища ответы на философские вопросы и тому подобное, они преследуют лишь плотские наслаждения…