Читать книгу "Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин"

Я не знал, могу ли я считать себя спасеннымили же, наоборот, попал, как говорится, из огня в полымя. Волчий оскал,исказивший гладкую физиономию Фандорина, вряд ли сулил мне что-то хорошее, и яс ужасом следил за его рукой, вытягивавшей что-то из внутреннего кармана.

– Держите-ка.

Это был не нож и не пистолет, а всего лишьплаток.

– Что же мне с вами д-делать,Зюкин? – спросил Эраст Петрович обычным своим голосом, и страшная гримасасменилась кривой ухмылкой, на мой взгляд, ничуть не менееотвратительной. – Я вас, разумеется, заметил еще в Нескучном, однако жеп-полагал, что на Хитровке вы не задержитесь – испугаетесь и ретируетесь.Однако, вижу, вы не робкого десятка.

Я молчал, не зная, что на это сказать.

– Надо бы вас тут бросить, чтобы г-голымпогулять пустили. Был бы вам урок. Ну объясните, Зюкин, чего ради вы за намипотащились?

Оттого что голос у него был не бандитский, аобыкновенный, господский, я почувствовал себя спокойней.

– Про мальчишку неубедительнорассказали, – ответил я, вынул собственный платок, запрокинул голову изажал разбитый нос. – Решил проверить.

Фандорин осклабился.

– Браво, Зюкин, б-браво. Не ожидал от васподобной проницательности. Вы совершенно правы, Сенька Ковальчук сообщил мневсё, что знал, а отрок он наблюдательный – т-такая уж профессия. Исообразительный – понял, что иначе я его не отпущу.

– И он сказал, как отыскать того «мордатого»,который его нанял?

– Не совсем, ибо это нашему с вами юномузнакомцу, конечно, неведомо, но личность п-подрядчика он описал исчерпывающимобразом. Судите сами: мордатый, глаз прищуренный, рожа бритая, губастая,картузик-генералка с лаковым козырьком, черная короткая сибирка, краснаяшелковая рубаха, сапоги с большим скрипом и при лаковых же калошах…

Присмотревшись к наряду самого Фандорина, явоскликнул:

– Эка невидаль, вы тоже вон одеты точнотак же. На Москве этаких молодцев полно.

– Отнюдь, – покачал онголовой. – На Москве вы их встретите нечасто, а вот на Хитровкеповстречать можно, но и то не в столь большом к-количестве. Тут не простоодежда, а высший хитровский шик – и красный шелк, и лаковые калоши. Только фартовые,то есть бандиты самой высокой иерархии, позволяют себе такую униформу. Чтобвам, Зюкин, было понятнее, это у них вроде камергерского мундира. Вы видели,как от меня дунули эти «п-псы»?

«Дунули», «псы» – что за манера выражаться.Сразу было видно, что от статского советника в Фандорине мало что осталось.Этот человек, пожалуй, напоминал мне дешевую позолоченную посуду, с которойоблез верхний слой и постыдно просвечивает вульгарная латунь.

– Какие еще «псы»? – спросил я,давая понять, что не приемлю разговора на уголовном арго.

– «Псы», Зюкин, – это мелкие воришкии хулиганы. Для них «фартовый» вроде меня – б-большое начальство. Но вы меняперебили и я не успел сообщить вам главную примету Мордатого. – Онпомолчал и произнес со значительным видом, будто открывал мне нечто оченьважное. – Во все время разговора с Сенькой – а протолковали они не менееполучаса – этот субъект не вынимал из кармана правую руку и беспрестаннопозвякивал мелочью.

– Вы полагаете, что по этой привычке егоможно разыскать?

– Нет, – вздохнул Фандорин. – Яполагаю совсем д-другое. Но, впрочем, скоро выяснится, справедливо ли моепредположение. Это должен установить Маса. И если я прав, то мы намереныпоискать господина Мордатого, пока доктор Линд играет с полицией в кошки-мышки.

– А где господин Маса?

Эраст Петрович неопределенно махнул рукой:

– Тут недалеко, в подвале, тайнаякитайская опиумокурильня. После прошлогодней облавы переместилась с Сухаревкина Хитровку. Эти люди много что знают.

– И что же, господин Маса умеетпо-китайски?

– Немного. В его родном городе Иокогамемного к-китайцев.

В это время где-то за углом раздалсязамысловатый разбойничий свист, от которого я поежился.

– Ну вот и он, – удовлетвореннокивнул Фандорин, сложил пальцы особенным образом и свистнул точно так же,только еще пронзительней – у меня даже ухо заложило.

Мы двинулись вперед по переулочку и оченьскоро повстречали японца. Тот ничуть не удивился, завидев меня, и лишьцеремонно поклонился. Я покивал, чувствуя себя преглупо без ливреи, да еще взабрызганной кровью рубашке.

Они залопотали между собой на непонятномнаречии – уж не знаю, по-японски или по-китайски – и я разобрал толькомногократно повторенное слово «куртя», впрочем, ничего мне не прояснившее.

– Я был прав, – наконец соизволилобъяснить Фандорин. – Это и вправду Культя. Он однорук, отсюда и привычкадержать обрубок в кармане. Очень серьезный бандит, главарь одной из новых исамых опасных хитровских банд. Китайцы сказали, у них «малина» на Подкопаевке встарых винных складах. Туда так просто не попадешь – часового выставляют, как вказарме и даже «маляву» завели, то есть пароль… Это-то ладно, но что мне,Зюкин, делать с вами? Вот навязались на мою г-голову. Одного вас по Хитровкеотпускать нельзя – не ровен час прирежут.

Я был глубоко задет этими словами и уже приготовилсясказать, что отлично обойдусь без опеки (хотя, признаться, мысль о прогулке водиночестве по вечерней Хитровке показалась мне малопривлекательной), но тут онспросил:

– Скажите, Зюкин, вы человек физическикрепкий?

Я расправил плечи и с достоинством ответил:

– Мне доводилось служить и дворцовымскороходом, и форейтором, и на выездах. Я каждое утро делаю французскуюгимнастику.

– Ладно, п-посмотрим, – произнесФандорин, и в его голосе прозвучало оскорбительное сомнение. – Пойдете снами. Только уговор: никакой самостоятельности, меня и Масу слушатьсяб-беспрекословно. Даете слово?

Что мне оставалось делать? Возвращаться, какговорится, несолоно хлебавши? Еще выберешься ли в одиночку из этого проклятогоместа? Опять же очень кстати было бы разыскать этого самого Культю. ВдругФандорин прав, и полицейская операция на Арбате ничего не даст?

Я кивнул.

– Только вид у вас, Зюкин д-для Хитровкималоподходящий. Вы можете нас с Масой скомпрометировать. Кем бы вас сделать? Давот хоть бы спившимся лакеем из хорошего дома.

С этими словами Фандорин наклонился, зачерпнулгорсть пыли и высыпал мне на темя, а грязную ладонь вытер о мою и без тогозапачканную красными пятнами рубашку.