Читать книгу "Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин"

Наконец снова повернули. Прогрохотали покороткому булыжному мосту, потом по длинному деревянному, и еще по одному (наэтом была табличка «Малый Яузский мост»).

Дома стали плоше, улицы грязней. И чем дальшемы катились по скверной, изрытой колдобинами мостовой, тем паршивее становилисьстроения, так что уж иначе чем словом «трущобы» их и язык бы не повернулсяназвать.

Извозчик вдруг остановил лошадь.

– Воля ваша, барин, а на Хитровку непоеду. Ограбят, лошадь отберут, да еще бока намнут, а то и чего похуже.Местность известная, и дело к вечеру.

И в самом деле уже начинало смеркаться – какэто я не заметил.

Поняв, что препираться бессмысленно, я скорейвылез из пролетки и сунул ваньке три рубля.

– Э нет! – ухватил он меня зарукав. – Вон куды заехали, а вы, ваше превосходительство, вдвое обещались!

Фандоринская коляска скрылась за поворотом.Чтобы не отстать, я кинул наглецу еще два рубля и побежал догонять.

Публика мне встречалась весьма неприглядная.Выражаясь попросту – рвань. Как у нас на Лиговке, а то, пожалуй, и похуже.Особенно неприятно было то, что все без исключения пялились на меня.

Кто-то развязно крикнул мне вслед:

– Эй, селезень, ты чего тут потерял?

Я сделал вид, что не слышу.

Пролетки за углом не было – пустая горбатаяулочка, кривые фонари с разбитыми стеклами, полуразвалившиеся домишки.

Я кинулся к следующему повороту и тут жеметнулся обратно, потому что совсем близко, в полутора десятке шагов, изколяски вылезали те, кого я искал.

Осторожно высунулся из-за угла. Увидел, как кприехавшим с разных сторон подступают отвратительные оборванцы и с любопытствомглазеют на извозчика, из чего можно было заключить, что приезд ваньки наХитровку является событием из ряда вон выходящим.

– А рупь с полтинничком? – жалобнопроизнес возница, обращаясь к загримированному Фандорину.

Тот покачался на каблуках, держа руки вкарманах, мерзко оскалил рот, причем блеснули нивесть откуда взявшиеся золотыефиксы, и метко плюнул извозчику на сапог. Да еще глумливо осведомился:

– А хрен с приборчиком?

Зеваки злорадно загоготали.

Ай да статский советник, хорош.

Вжав голову в плечи, ванька хлестнул лошадь иукатил, провожаемый свистом, улюлюканьем и выкриками непристойного содержания.

Фандорин и японец, даже не взглянув друг надруга, разошлись в разные стороны. Маса юркнул в подворотню и будто растворилсяв полумраке, а Эраст Петрович зашагал по самой середине улицы. Немногопоколебавшись, я двинулся за вторым.

Поразительно, как изменилась его походка. Оншел враскачку, словно на невидимых рессорах, руки в карманах, плечи ссутулены.Раза два смачно сплюнул на сторону, наподдал сапогом пустую жестянку.Навстречу, виляя бедрами, шла размалеванная девка в пестром платке. Фандоринпроворно высунул руку из кармана и ущипнул ее за бок. Как это ни странно, даметакой способ ухаживания пришелся по вкусу – она взвизгнула, заливисторасхохоталась и крикнула вслед кавалеру столь энергичную фразу, что я чуть неспоткнулся. Посмотрела бы Ксения Георгиевна, как дешево ценит этот господин еенежные чувства!

Он свернул в узкий, темный переулок – простощель между стенами. Я сунулся было за ним, но не прошел и десяти шагов, какменя с двух сторон схватили за плечи. В лицо дохнуло гнилым и кислым, молодойголос гнусаво протянул:

– Ти-ихо, дядя, ти-ихо.

* * *

Две смутно различимые в сумерках фигурыобступили меня справа и слева. Перед глазами сверкнула ледяная искорка наполоске стали, и я почувствовал, что у меня непонятным образом размягчилиськолени – того и гляди прогнутся не в ту сторону вопреки всем законам анатомии.

– Гли-кося, – просипел другой голос,постарше и похрипатей. – Лопатничек!

Карман, в котором лежало мое портмоне, сталподозрительно легким, но я понял, что лучше не протестовать. К тому же на шуммог вернуться Фандорин, и слежка была бы обнаружена.

– Берите скорей и оставьте меня впокое, – довольно твердо произнес я, но тут же поперхнулся, потому чтоснизу, из мглы выметнулся кулак и ударил меня под основание носа, отчего ясразу ослеп, а по подбородку потекло горячее.

– Ишь, скорый, – услышал я каксквозь стекло. – А корочки-то, корочки. С золотыми цацками. И кофтерзнатный.

Чьи-то пальцы бесцеремонно ухватили меня зарубаху и вытянули ее из-за пояса.

– Здря ты ему, Сека, дышло раскровянил.Рубашечка – чистый батист, а вон уж весь перед обдристало. И портки хороши.

Только теперь я с ужасом понял, что этиуголовники собираются раздеть меня донага.

– Портки бабьи, но сукнецо ладное. –Меня потянули за край кюлотов. – Маньке на панталоны сгодится. Сымай,дядя, сымай.

Мои глаза привыкли к тусклому освещению, итеперь я мог получше разглядеть грабителей.

Лучше бы не разглядывал – они были кошмарны. Уодного половина лица заплыла от чудовищных размеров синяка, другой шумно сопелволглым провалившимся носом.

– Ливрею берите, а штаны и туфли недам, – сказал я, ибо сама мысль о том, что я, дворецкий Зеленого двора,стану разгуливать по Москве нагишом, была невообразима.

– Не сымешь – с трупака стащим, –пригрозил хриплый и выдернул из-за спины бритву – самую обычную, я сам такойбреюсь, только эта была совсем ржавая и зазубренная.

Я принялся дрожащими пальцами расстегиватьрубашку, внутренне кляня собственное безрассудство. Как можно было ввязаться вэтакую мерзость! Фандорина упустил, и это еще полбеды – как бы отсюда живымвыбраться.

За спинами хитровских апашей возникла еще однатень, раздался ленивый, с развальцой голос:

– Эт-та что тута за комедь? А ну, хамса,брызнь отседова.

Эраст Петрович! Но откуда? Он ведь ушел!

– Ты чего, ты чего? – визгливо, но,как мне показалось, нервно зачастил молодой. – Это наш с Тюрей баран. Тыживи, фартовый, и честным псам жить давай. Нет такого закону, чтоб у псовбарана отбивать!

– Я те дам закон, – процедилФандорин и сунул руку за пазуху.

В тот же миг, оттолкнув меня, грабителикинулись наутек. Однако ливрею и портмоне (а в нем сорок пять рублей с мелочью)прихватили с собой.