Читать книгу "Японский парфюмер - Инна Бачинская"

Что же делать? Спросить решительно не у кого. Улица пуста. Я поежилась и невольно оглянулась. Обстановочка, однако! Спасение пришло в виде очередной старушки — маленькой, сутулой, почти горбатой, с черной тряпичной хозяйственной сумкой, в валенках с кожаными заплатками на пятках и ярко-красных варежках.

— Бабушка! — Я бросилась к ней, скользя и оступаясь. — Я заблудилась!

Старушка остановилась, на лице — неподдельный интерес. Весь мир в спешке мчится то ли вперед, то ли назад, то ли куда-то в сторону, всем катастрофически не хватает времени. Написать письмо, поразмышлять, неторопливо, со вкусом, обсудить возникшую проблему, даже посплетничать всласть — и то некогда. И единственная душа, всегда готовая выслушать, принять участие, дать совет (даже если его не просят!) и прийти на помощь, тем самым доказав свою нужность, это — вот такая бабушка-старушка, сидящая на лавочке перед домом или безропотно стоящая в бесконечной очереди за молоком и хлебом, местный летописец, знаток нравов и просто ангел-хранитель.

— Да вот же он, 54-й-то, кирпичный! — Она потыкала красной рукавичкой в неясно угадывающееся кирпичное строение на противоположной стороне улицы. — Он тут один такой, все остальные блочные.

— Но там же нечетные номера! Он должен быть на этой стороне!

— Он и был на этой, лет сорок назад. Я тогда еще совсем молодая была. Тут был яблоневый сад Первомайского колхоза. И тут кирпичный дом для молодых специалистов построили, а недавно, лет двадцать назад, старую дорогу выровняли и шоссейную поверх сделали. А дом этот остался на той стороне. — Она, страшно довольная, смотрела на Екатерину. — У нас здесь все про то знают. А вы к кому?

— А где же тогда 54-й «Б»?

— Да там же! С одной стороны дома номер 54-й, а с другой — 54-й «Б». Вот же он! Вон там!

— Понятно. — Я уже не удивлялась. С трудом удержалась, чтобы не спросить: «А где же тогда 54-й «А»?» Но вовремя одернула себя, чтобы не запутаться еще больше. — Спасибо вам большое!

* * *

В подъезде было темно и, как мне показалось, холоднее, чем снаружи. Широкие, стертые до глубоких выемок, деревянные ступени с трудом угадывались во мраке. Пахло кошками и пылью. На лестничной площадке было светлее — через замызганное окно проникал слабый свет с улицы. Неужели здесь живут? Я невольно вспомнила дом Елены Ситниковой…

Добравшись до лестничной площадки, где было еще темнее, я наклонилась к двери, пытаясь рассмотреть номер. Дверь перед моим носом внезапно распахнулась, и я проворно отскочила. Мне посчастливилось не рухнуть в лестничный проем. Передо мной встал громадный черный силуэт мужчины, зловеще освещенный падающим сзади светом. Он был неподвижен. Молчал. Мне стало не по себе.

— Простите, — пробормотала я, — мне нужна пятая квартира, Владимир Всеволодович Галкин.

Фигура в двери посторонилась и, откашлявшись, сипло проговорила: «Это я. Проходите, пожалуйста». Развернулась и пошла в глубь квартиры. Поколебавшись, я последовала за хозяином. Это была старинная коммунальная нора с дверями по обе стороны длинного коридора.

«Хоть кто-нибудь должен быть дома — подумала я, — в случае чего… можно позвать на помощь».

Я изумленно озиралась, в подобные джунгли я попала впервые. А ведь были люди, которые здесь жили! Я так увлеклась разглядыванием куч хлама, что пропустила момент, когда Галкин остановился перед одной из дверей, и едва не налетела на него, на миг ощутив запах немытого тела. Где-то глубоко внутри меня замигал красной лампочкой инстинкт самохранения. Трусоватый Каспар вскрикнул: «Не ходи!» Но было уже поздно. Момент был упущен. Галкин отворил дверь и посторонился, пропуская меня.

Я вошла и остановилась, пораженная. Картина, представшая моим глазам, превзошла самые худшие опасения. Большая комната была пуста в самом прямом смысле этого слова, отчего казалась еще больше. Стол посередине, голая лампочка на длинном шнуре над столом, два стула, топчан с неубранной постелью, одежда, висящая на стене и прикрытая простыней, покосившийся шкаф с посудой, окно, занавешенное прикнопленной к раме газетой и кипа старых журналов на подоконнике — и все! Ничего больше.

И это дом врача? Это дом мужа Алины? Не может быть! Чувства мои, должно быть, так ясно отразились на лице, что хозяин, пристыженный и смущенный, не посмел нарушить молчания и стоял, понурившись, не глядя на меня.

— У меня не убрано, я не ждал гостей, — произнес он наконец и покраснел, почувствовав, как жалко прозвучали его слова.

— Вы — Владимир Всеволодович Галкин? — на всякий случай спросила я.

— Хотите проверить паспорт? Я, между прочим, вас сюда не звал! — Похоже, хозяин пришел в себя. В его голосе прозвучал вызов.

Значит, действительно он. Давно не стриженный, с отдутловатым темным лицом тяжело больного человека, в старом тренировочном костюме с пузырями на локтях и коленях. Галкин подошел к столу, уселся на один из стульев и, указывая рукой на другой, сказал: «Прошу!» Я села.

— Чем могу служить? — Он по-прежнему не смотрел на меня. Не в силах унять дрожь в руках, он убрал их под стол, вцепившись в колени так, что побелели косточки.

— Меня зовут Екатерина Васильевна Берест. Я представляю детективное бюро. По заказу клиента мы ведем расследование, — вранье «для пользы дела» приобрело статус полуправды и вылетало без запинки.

— Какое расследование?

— Расследование смерти Елены Ситниковой.

— Смерти Елены Ситниковой?! — вскрикнул Галкин потрясенно. — Еленочка умерла? Не может быть! Она же была у меня совсем недавно… постойте, когда же это было? Недавно… вы не поверите, она одна не оставила меня! Несмотря ни на что… она любила меня! Умерла?

Он с трудом подбирал слова, издавая ртом неприятный скрипящий звук. И вдруг заплакал, тяжело и страшно всхлипывая, закрыв лицо руками.

Ругая себя за неосторожность, я с состраданием смотрела на плачущего мужчину, не зная, что сказать. Наконец Галкин перестал плакать, пробормотал:

— И она, значит, тоже… Как это случилось?

— По-видимому, самоубийство, — осторожно сказала я.

— Еленочка? Самоубийство? Нет! Только не она! Это он убил ее! — Галкин ударил кулаком по столу. — И ее тоже! Это все он, он!

Человек, сидящий напротив, говорил словно в лихорадке, громко, брызжа слюной, нечетко артикулируя отдельные слова, мгновенно переступив грань между апатией и возбуждением. Что с ним? Пьян? Болен?

— Он и Алину убил!

— Владимир Всеволодович, — мягко, как к ребенку, обратилась я к нему, — о ком вы?

— О Сашке Ситникове, о ком же еще?

— Ситников убил Алину?

— И Елену! И ее тоже! Что вы на меня уставились? Не верите? Думаете, неправда?

— Но было же следствие!

Что же делать? Я с трудом продиралась сквозь смысл речей Галкина. Он явно ненормальный!