Читать книгу "Тайна древней рукописи - Эрика Орлофф"

— Вы знаете еще кого-нибудь, кто мог видеть рукопись? И кто до сих пор живет здесь?

— Брат Пьетро, ему восемьдесят пять лет. Он видел книгу. И он до сих пор в памяти.

Я взглянула на Августа. Вот и настал этот момент. Итог всего того, что мы совершили этим летом: полет через океан, поездка к Мириам, исследования и перелопачивание истории, вся работа дяди Гарри и профессора Соколова.

— Мы можем с ним поговорить? — спросил Август.

— Я все устрою. Он до сих пор работает в пекарне. Я попрошу, чтобы его прислали сюда. Тем временем мы успеем перекусить. Как насчет теплого хлеба, домашнего сыра и бутылки вина?

— Oui! — воскликнул Гарри.

Отец Пьетро был настолько же сутулым и худым, насколько аббат Бруно был упитанным и статным. Он вошел в кабинет шаркающей походкой, когда мы уже почти покончили с трапезой.

Аббат Бруно помог ему усесться в кресло, и он робко начал говорить на французском. Аббат последовательно переводил для нас.

— Я понял… что вы хотите узнать о книге.

— Да, — тихо ответил дядя. — Очень хотим. Мы прилетели из Нью-Йорка, чтобы выяснить о ней побольше.

— Я видел ее. Однажды.

Мое сердце екнуло. Однажды. Шестьдесят лет назад. Как он вообще сможет вспомнить ее?

— Во время войны всем жилось нелегко. Я нигде не бывал, кроме небольшой фермы моего отца. Когда отец умер, вместо него начал работать я. А потом пришли нацисты. Моя мать и сестра погибли в бомбежке. Я был один, умирал от голода. Мне было очень страшно. Но братья приютили меня.

Он остановился и прикрыл глаза. Я подумала, что он засыпает, но, когда он снова открыл глаза, они были влажными от слез. Брат Пьетро продолжил:

— Я брался за любую работу. Подметал полы, готовил суп на кухне. Шла война. У нас не было яиц и муки. Мы питались в основном водянистым супом. И немного хлеба. Всю хорошую еду — мясо или свежие овощи — нацисты забирали себе.

Я внимательно слушала обрывки истории, разворачивающейся передо мной.

— Нацисты… у них не было никакого почтения к церквям. Они не уважали женщин и детей. Не уважали стариков. Им не было дела до того, что люди умирали от голода. Мы боялись, что они захватят этот монастырь и нам придется оборонять его от них. И однажды ко мне пришел брат Симеон.

Пожилой монах почти перешел на шепот, как будто шестьдесят лет спустя он открывал нам страшную тайну.

— Он сказал, что в монастыре спрятана очень ценная книга — Часослов. Он объяснил, что одна из сестер Параклитского монастыря передала ее брату, монаху из доминиканского ордена. И так ее передавали от брата к брату, от сестры к сестре.

— Он сказал вам, что книга принадлежала Элоизе? — спросила я. Аббат Бруно перевел, и старый монах кивнул в ответ.

— Он сказал, что эта книга принадлежала жене Пьера Абеляра. И что она была монахиней. Я не знал всей истории. Мне была знакома только фамилия Абеляра. Я не был ученым. Я был просто мальчиком. Но я знал, что эта книга особенная.

Август спросил:

— Вы видели ее?

— Да. Он показал мне ее. Я был маленьким мальчиком с фермы, и я никогда не видел ничего столь же прекрасного, как эта книга. Она была завернута в пять платков. Брат Симеон неспешно развязывал узел за узлом. В конце концов показалась книга. Обрез был покрыт золотом. Я думаю, это было настоящее золото. Буквы были аккуратно выписаны. К тому времени я мог только написать свое имя. И хотя я не мог прочитать ни строчки, я готов был поспорить, что они были выписаны с большой любовью и заботой. Каждая буква была произведением искусства.

Гарри очень близко наклонился к пожилому монаху:

— Поймите, для нас это очень важно. Вы помните, какая миниатюра была изображена на первой странице? Вы помните что-нибудь?

— Я хорошо помню две картинки. На одной был изображен прекрасный фазан. Я никогда не видел ничего подобного, каждое перо было аккуратно прорисовано. На минуту мне показалось, что он живой.

— А на другой? — настойчиво спросил Август.

— Брат Симеон показал мне разворот страниц. На одной был изображен мужчина, преклонивший колено перед арфой. На другой стороне разворота была изображена дама с нимбом вокруг головы. Она должна была символизировать Богоматерь.

— Должна была? — спросил Август.

Брат Пьетро наклонился к нам и, разведя ладони, прижал их друг другу в своеобразном молитвенном жесте.

— Мужчина с арфой был Абеляром, женщина… не Богоматерью. Было видимое сходство с Элоизой. И в закрытом виде книги… они становились едины… навсегда.

Каждая частица моего тела была напряжена.

— Дядя, вы узнали эти изображения?

Он покачал головой.

— Я позвоню в Нью-Йорк, но если честно, не припомню таких страниц.

— Нет, — сказала я, вскочив на ноги. — Это точно та самая книга. Мы же через столько всего прошли.

Аббат Бруно выглядел столь же разочарованным.

— Мы так надеялись вернуть книгу, поместить ее в наш музей. Выставить ее там для посетителей. Как часть нашей истории, вновь обретенной после нацистов.

— Мне очень жаль, — сказал дядя.

Этьен выглядел опустошенным и растерянным.

— Я тоже не могу припомнить таких изображений, хотя мы с Мириам внимательно просматривали книгу. Мне очень жаль. Аббат Бруно, брат Пьетро, благодарим вас за уделенное нам время.

Мы уныло поднялись. Аббат Бруно сказал:

— Не сдавайтесь и не прекращайте своих поисков. Иногда самые удивительные блага находятся прямо за углом, они просто скрыты от глаз. Послание к римлянам, стих восемь, строка двадцать восемь: «Притом знаем, что любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу».

Я кивнула, стараясь не расплакаться, но мое сердце разрывалось от боли. Если это не та книга, то все мои сны и сны Августа были лишь выдумкой. Мы придумали, что нас свели судьба и призраки прошлого. Хотя на самом деле были просто двумя людьми, которые понравились друг другу. Ни более, ни менее. И никакой мистики.

Экономка показала нам наши комнаты. Моя была на другом этаже. По-спартански скромное убранство походило на то, что я представляла себе в комнате Элоизы: простая деревянная кровать, грубо вырубленная из неотшлифованного бруса, на ней тонкий матрас. Единственное украшение — белое покрывало и простыни — светлым пятном выделялись в комнате. Над изголовьем кровати висел деревянный крест. Рядом стоял небольшой столик, по-видимому, служивший тумбочкой. На нем лежала Библия на французском языке. На полу был расстелен тонкий коврик, как будто сшитый из лоскутков старой ткани.

Ни радио, ни телевизора. Ни зеркала. Одна розетка в углу, еще маленький шкафчик для одежды. На тумбочке одиноко стояла лампа. Небольшое оконце, выходившее во двор монастыря, было прорублено почти у самого потолка.