Читать книгу "Тайна древней рукописи - Эрика Орлофф"

Видел я еще другой сон…

Я.

Надпись, словно след чьего-то призрачного дыхания на окне, тихо шепчет нам свое послание сквозь века.

— Даже у книг есть свои тайны. Ну же, поведай нам еще что-нибудь, — сказал дядя Гарри, обращаясь к рукописи. Казалось, он хотел разговорить ее. Склонившись над рассыпающимися страницами, он как истинный ученый древности внимательно изучал манускрипт.

— Тайны? — спросила я, и мой вопрос эхом отозвался в просторной зале аукционного дома. В этом здании с мраморными полами и высокими потолками даже небольшой шум превращался в мерный шелест листвы деревьев.

— Кэлли, каждый предмет, как и человек, обладает своими секретами. В том числе и книги. А моя задача — выманить их.

Он приблизил ультрафиолетовую лампу к страницам рукописи и вдруг громко выдохнул.

— Что там? — прошептала я, заглядывая ему через плечо. Я почувствовала, как мурашки побежали у меня по спине.

Он указал пальцем:

— Взгляни на поля!

В голубоватом свете лампы я едва различила тонкую паутину неразборчивых и как будто даже неземных слов.

— Кажется, строки манускрипта писали уже поверх этой надписи, — тихо сказала я и прищурилась, чтобы получше разглядеть находку.

Я знала, что дядя Гарри, работая в Королевском аукционном доме Манхэттена в качестве эксперта по средневековым иллюминированным рукописям, жил этими древними трудами монахов. В шелесте их страниц слышались старинные предания. Он мог бесконечно рассказывать о них за завтраком и ужином. Он читал о них. Он изучал их. И что бы ни было написано на полях, это было претворением дядиной мечты в жизнь.

— Знаешь, что это такое? Это палимпсест!

— Палимп… что?

В ответ он широко улыбнулся, и на щеках тут же появились ямочки, а лазоревые глаза засветились счастьем. Дядя Гарри был высоким мужчиной ростом в шесть футов, и в его светлых волосах уже появились первые серебряные пряди. Он самый умный человек из всех, кого я знаю. У него потрясающая фотографическая память и энциклопедические познания в истории. Но мне с ним никогда не бывает скучно: кажется, история оживает в его устах.

— Палимпсест! Тысячу лет назад бумага еще была редкостью. Люди писали на пергаменте или велене, то есть на кусках кожи животных. Когда сама книга или ее часть была больше не нужна, они смывали надпись смесью из овсяных отрубей, размоченных в молоке, или просто стирали пемзой. И страницы снова можно было использовать, ведь надписи исчезали. Люди полагали, что бесследно.

Я стала внимательно рассматривать едва заметную в свете лампы закорючку, похожую на росчерк пера.

— Так я, стало быть, вижу надпись, которой тысяча лет? И ее кто-то хотел скрыть? Может, это тайное послание? — спросила я дядю.

Он кивнул.

— Иногда фортуна улыбается нам. Звезды сходятся, и судьба преподносит нам подарок… в виде такого чуда. Оно бесценно. Обычно время и природа уничтожают все следы.

Я снова посмотрела на манускрипт. Черные строчки были выведены отточенной рукой, они были настолько ровными, что каждая представляла собой произведение искусства. Ни одна буква не выбивалась из строя, не было ни одной кляксы — само совершенство. Наверху страницы красовалась золотая миниатюра, которую время обошло стороной. Рыцарь и дама были раскрашены в темно-голубые и зеленые оттенки, яркие, как перья павлина.

— Какая красота! — сказала я.

— Но что делает эту вещь особенной, так это надпись. Все тайны становятся явными, Кэлли. Это правда. Следы остаются всегда, даже тысячу лет спустя.

— А тот, кто выставил рукопись на аукцион, знает, что это палимпсест?

Дядя Гарри покачал головой:

— Хозяин лота получил в наследство от отца собрание редких книг и рукописей. Но сына интересуют только деньги. — Дядя вновь с завистью бросил взгляд на древние строки: — Он даже и представить себе не может, какие секреты таят эти страницы. Цена достигнет сотен тысяч, а может даже и миллиона долларов. Я смогу оценить книгу точнее, когда узнаю больше о ее судьбе.

Он умолк и снова покачал головой:

— Грустно, не правда ли?

— Почему?

— Кто-то тратит всю свою жизнь на создание коллекции книг или антиквариата. Они думают, это поможет им остаться в памяти людей. А потом приходят их дети, которым просто наплевать на усилия родителей, и все распродают. Видимо, страсть к увлечению невозможно привить.

— Возможно, ты прав. Но с другой стороны… вот мы, — сказала я, — а вот слова на полях. И тебе не все равно.

— Я до сих пор не могу в это поверить. И я знаю еще одного человека, который будет в восторге от находки. Мне нужно позвонить Питеру Соколову.

— А кто это?

— Всемирно известный специалист по редким книгам и средневековым рукописям.

— Еще больший спец, чем ты? Сомневаюсь.

— Он был моим научным руководителем. И да, он знает гораздо больше меня. Он единственный, кто понимает твоего свихнувшегося дядюшку и разделяет его любовь к древним документам. — Дядя Гарри поцеловал меня в макушку: — Я же говорил, что это лето будет запоминающимся.

Я закатила глаза.

— Отлично. Ты нашел старую рукопись. И вправду очень древнюю. Из пергамента или там велена. И со своими тайнами. Но не думаю, что это делает лето удавшимся — во всяком случае, не для меня. Папа бросил меня и уехал в Европу со своей очередной светловолосой пассией. Они и правда все моложе и блондинистее, или мне это только кажется?

— Ты не одна так думаешь. Я тоже никогда не мог понять твоего отца. Как не понимал и того, почему моя сестра вышла за него замуж. — Дядя Гарри нахмурился. — Хотя не стоило мне этого говорить.

— Почему? Это же правда. И сравниться с этой загадкой может только тайна старой пыльной рукописи.

Разве я могла ему сказать, что я надеялась этим летом на романтическое знакомство. Или даже приключение.

— Терпение, Кэлли, — подмигнул мне дядя. — Помни, что я говорил о секретах.

— Что это значит?

— Никогда не знаешь, к чему тебя приведет тайна. Это сродни игре в прятки сквозь века. — Он произнес эти слова загадочным и шутливо-противным голосом. — Мне нужно позвонить. А ты можешь пока остаться тут и поизучать рукопись. Но руками не трогать!

Он направился в свой кабинет и, не оглядываясь, кинул вдогонку:

— И не дыши на нее!

Я склонилась над столом и принялась рассматривать крошечную, едва различимую закорючку. Однако разобрать слова я так и не смогла.