Читать книгу "Эгоистичный мем идеологии, 2020 - Вячеслав Корнев"

и «юзеров», «успешных» и «нищебродов», «креативного класса» и «быдла».

В одном из фильмов сериала «Черное зеркало» (Black Mirror, 2016, Великобритания, эпизод Men Against Fire) солдаты истребляют «паразитов» - выглядящих как мерзкие киношные зомби. Затем герой обнаруживает, что всё это время он убивал

обычных людей, трансформированных киберэкраном идеологии в рычащих и безобразных тварей. Технологичный мем идеологии, внедренный вместе с программным софтом боевой подготовки непосредственно в мозг, продолжительное время купировал и кодировал информацию.

Но так работает любая агрессивная идеология, расчеловечива-ющая противников. Нажимать или не нажимать спусковой крючок - это не всегда этический выбор. В случае, когда вы стреляете в тире или по мутантам-паразитам, дело идет само собой.

Идеологический экран дал сбой, сознание разбужено. Кадр из сериала «Черное зеркало» (Black Mirror, 2016, Великобритания, эпизод 5)

Люди Верха и Низа в фильтрах Символического и Воображаемого различимы как два антропологических вида. Человек из высшего общества никогда не ошибется в программе распознавания «свой-чужой». Дифференциация осуществляется с помощью одежды, манер, косметики, марки автомобиля, количества подписчиков Instagram, манеры пить мартини... Высший класс обитает на верхних этажах зданий - в офисах или пентхаузах с видом на покоренный город. Внизу, в тумане смога, в чаду уличных фастфудов, ползают те, кто не имеет средств летать -люди Низа, с их дешевыми костюмами, тачками, делишками.

Фашистская сегрегация проявляется в поквартальном отделении «цветного населения» от «белых районов», в специализации школ, больниц, мест отдыха или развлечений. С точки зрения каждого, кто носит невидимые очки идеологии, это разделение носит защитный характер - как меры против неассимилируемых мигрантов, неисправимых врагов демократии.

С позиции критики идеологии, - это когнитивное картографирование, которое трансформирует территорию и наше мышление. Дискриминация по социальным признакам не устраняется при переводе проблемы на политкорректный лексикон. Фундаментальный внутренний антагонизм цивилизации, определяется совокупностью экономических, политических и исторических причин. Достаточно вспомнить об известных исследованиях благотворительной организации Oxfam,63 на которые часто ссылаются критики капитализма: в 2014 году 1% населения Земли владел 48% мировых богатств.

Глобальное неравенство в распределении средств, необходимых для жизни (включая образование, жилье, доступ к информации и многое другое), порождает все возможные типы идеологических интерпретаций. Марксизм, как альтернативная капитализму идеология, объясняет исходное противоречие в терминах классовой теории, отсюда и классическое коминтерновское определение фашизма:

Фашизм является открытой террористической диктатурой наиболее реакционных, наиболее шовинистических и наиболее империалистических элементов финансового капитала .64

Это определение, как все иные теории, тоже не избегает родового идеологического пятна. Прямое отождествление капитализма и фашизма привлекательно для левого дискурса, но игнорирует ряд противоречий между идеологиями. Например, автор оригинальной теории «фашистского антикапитализма» Дон Хаммерсвит обращает внимание на то, что немецкая политика «заключалась в геноцидальном уничтожении уже развившихся

, 124

отрядов европейского рабочего класса», а, значит, в подрыве экономической базы капитализма.

Вообразим себе сводную таблицу хотя бы только нескольких известных модификаций фашизма (немецкий, итальянский, аргентинский, португальский, чилийский и др.). В ней, как в тесте на политическую принадлежность, должны быть таблички с важными для социального порядка принципами: отношение к традиции/модерну, рационализму, инакомыслию, буржуазности, национальному большинству/меньшинству, смерти и героизму, разделению полов, избирательному праву... Обратим внимание еще на отношение к профсоюзам, элитам и среднему классу, революции, религии и атеизму, системе государственного и муниципального управления, семье и супружеским изменам, крупному и мелкому бизнесу, экономическому протекционизму, иммигрантам, абортам, империализму, шовинизму.

Попробуйте теперь поставить «галочки» в полученных графах хотя бы только для итальянского и немецкого нацизма. А если протестировать пресловутый «исламофашизм»?

Ясно, что ничего не ясно. В каждом отдельном случае фашизм может перемешивать этот пасьянс и мимикрировать под иной социальный порядок. В то время как военизированные формирования, культ верховного лидера, корпоративистская экономическая политика, империалистическая экспансия - это не

, 125

обязательно нацизм.

Еще сложнее будет сравнение любой из мутаций фашизма с конкретным изданием капитализма (рейгановским, тэтчеровским, ельцинским, путинским). Здесь трудно найти «квалифицированное большинство» пересечений, чтобы уверенно говорить о морфологической близости порядков власти.

Это еще раз доказывает, что в регистре Символического (иерархия, логика, инфраструктура власти) и в регистре Воображаемого (ключевые образы и персонификации властного стиля) мы имеем дело с «костяшками домино» - с игрой означающих социального обмена. Но кто держит кости в руках, кто так стремительно меняет наше коллективное отношение к политике, религии, науке, искусству, соседям по лестничной площадке? Никакие «окна Овертона» не объясняют метаморфоз позднесоветской «перестройки».

Проблема с идентификацией капитализма в несколько раз сложнее, поскольку само его рождение означало в свое время отмену и стирание большинства традиционных систем различий в пользу нового различия по имущественно-денежному цензу. Как безупречно точно сказано у классиков:

Буржуазия, повсюду, где она достигла господства, разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения. Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы, привязывавшие человека к его «естественным повелителям», и не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого

с- 126

интереса, бессердечного «чистогана».

В самых разных современных фильмах ужасов можно найти образ ксеноморфа, который проникает в живое существо, мутирует и превращает носителя в нового хищного паразита. Ярким представителем жанра является «Тварь из другого мира» (The Thing from Another World, 1951, США), снятая во времена маккартизма Кристианом Найби и Ховардом Хоуксом. Сюжет фильма выдержал несколько римейков (1982, 1988, 2011), породил бесконечное количество подражаний, что позволяет говорить об актуальности материала фантазии.

Образ ксеномутанта - это лучшая метафора капитализма как строя без собственной морфологии. Капитализм легко прививается вместе с религиозным фанатизмом (вспомним исследования о пуританизме и протестантской этике как «духе капитализма»), но прекрасно чувствует себя и в светском государстве. Он совмещается с демократией и тоталитаризмом, модерном и традицией, расизмом и политкорректностью. Капиталистическая рациональность вирусно проникает в любую сферу - культуру, образование, семью, спорт, войну - и перекодирует исторически сложившуюся систему социального обмена на систему товарноденежного расчета.

Иконография капитализма. Постеры к фильму Джона Карпентера «Нечто» (The Thing, 1982, США)

В «Капиталистическом реализме» Марк Фишер использует ту же кинометафору:

Пределы капитализма не заданы указом, они определяются (и переопределяются) прагматически, в импровизации. В результате капитализм оказывается чем-то весьма похожим на «Нечто» Джона Карпентера, на монструозное, чрезвычайно пластичное существо, способное поддерживать свой метаболизм в чем угодно и поглощать всё, с чем оно соприкасается.65

В книге «О насилии» Жижек определяет капитализм через его