Читать книгу "От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945 - Фернан Кайзергрубер"

Время тянется медленно, очень медленно, а дождь так и не прекращается. Сколько я здесь уже, десять минут или час? Не имею ни малейшего понятия, поскольку у меня нет часов. Здесь есть несколько деревьев, которые я только что заметил, такие же старые, как кресты на кладбище, и каждый раз, когда на землю падает плод, я вздрагиваю, как и мои товарищи на посту в деревне прошлой ночью. И когда только наступит полночь? Хоть бы дождь перестал! Похоже, времени меньше, чем я думаю. Время от времени в траве или кустах крадутся животные. Слышу хруст, но больше разобрать ничего не могу. Белка, еж или лиса? Я их неоднократно видел при свете дня. Иногда доносится хлопанье крыльев ночной птицы. Все это только предположения, но так я учусь различать звуки.

Уже явно за полночь, но, как бы я ни прислушивался, как бы ни вглядывался в темноту, никаких признаков смены. Чем они там занимаются? Хорошо им в тепле и под крышей. Проходят минуты и часы, но мне нечем отмерять время. Одному Богу известно, который сейчас час! Остается только ждать, но я предпочитаю бесцельно ждать и думать, будто останусь здесь навсегда, – это не так удручает! Скоро рассветает, но пока темно и льет дождь! Мне кажется, что брезент протекает, однако мой китель пропитывается водой так медленно, что она успевает нагреться до температуры тела. Позже, значительно позже я чувствую холод и решаю, что это признак приближающегося рассвета. Перед самым наступлением дня температура всегда падает, или это тот момент, когда организм начинает перестраиваться! Смена жизненного цикла. А когда начинает светлеть, когда зарождается день, тусклый и неуверенный, дождь по-прежнему продолжает лить. Долго и терпеливо жду, точно более часа после рассвета, пока, наконец, не слышу чье-то приближение. Должно быть, это моя смена, по крайней мере, я на это надеюсь, поскольку русские не стали бы так шуметь. Но кто его знает, и я, укрывшись за камнем, остаюсь настороже. Внимательно вглядываюсь сквозь дождь в доступный мне горизонт в том направлении, откуда доносится шум. Звук шагов. Теперь их слышно гораздо лучше; кто-то идет, вот он поскальзывается, приглушенно ругается. Несомненно, это смена, но проходит еще пять минут, прежде чем я вижу знакомый силуэт в шлеме, выныривающий из завесы дождя. Не успеваю я задать вопрос, как он сам все объясняет: в полночь меня должен был сменить Жерар Д., и командир отделения объяснил ему, как добраться до моего поста. Жерар отважно нырнул в ночную тьму и пелену дождя. Он переходил через реку по бревну и уже добрался до середины, когда поскользнулся и рухнул в воду. Он выбрался на берег и некоторое время блуждал, прежде чем вернулся на свою исходную позицию, где и поведал о своих злоключениях. Промокший до костей, он отказался повторить попытку добраться до меня. Командир отделения С., единственный, кто знал мое точное местоположение, вместо того, чтобы самому отвести смену, рассудил, что лучше дождаться утра, а потом уж сменить меня! А я-то думал, что меня забыли на посту или, по каким-то причинам, ему не до меня! Таким образом, я провел на посту на кладбище 12 часов, под дождем, который вызвал бы отвращение даже у утки.

Скользя в грязи, налетая на кусты, промокший и дрожащий, я возвращаюсь назад. С тысячью предосторожностей перехожу реку по бревну, но если бы я и свалился в воду, то вряд ли промок бы больше, чем уже есть. Просто та вода, что на мне, не такая холодная, как в реке. Я пропущу доклад, который сделал на командном пункте, особенно выражения, которыми я изъяснялся! В тот день у меня не прибавилось друзей. Через полчаса – столько мне потребовалось, чтобы высказать все наболевшее, – я вхожу в избу, растапливаю печь, дабы высушить одежду, и остаюсь в одних подштанниках. Если честно, то даже без них, поскольку они тоже нуждаются в просушке. Одежда, включая подштанники, на печке, а я завернулся в одеяло. Требую от хозяев полнейшей тишины и запрещаю хоть кому-то открывать дверь – даже всей Красной армии, даже генералу. Не знаю, поняли ли они меня, но я мирно засыпаю, повернувшись задницей к теплу. Когда я просыпался, мои ноздри щекотал аромат жареной курицы. Я открываю глаза и вижу, что светит солнце. Оно садится. Уже вечер! Добрая женщина дает понять, что приготовила курицу для меня. Я выхожу на веранду, чтобы глотнуть свежего воздуха и побриться. Вернувшись, надеваю сухую одежду и сажусь за стол. Затем отправляюсь к командиру отделения и информирую его, где, в случае необходимости, меня можно найти. Возвращаюсь в избу и час спустя снова заваливаюсь спать. Когда я проснулся, чтобы снова заступить на пост, было уже 4:00 утра, и мне стоять на часах до 8:00. Грязи все еще полно, но хоть дождь прекратился. На этот раз мой пост не на кладбище, а недалеко от него, но по другую сторону реки.

Таким вот образом жизнь здесь продолжалась до 25 августа. В это утро нам сообщили, что участок перед нами очищен от русских и что мы отправляемся на соединение со своим батальоном. Мы с моими товарищами покидаем командный пункт. Командир Нобис дарит нам эмблемы полка – Spielhahnfeder, перо черного петуха. Это геральдический щит из белого металла, украшенный хохолком бойцового петуха. В знак дружбы и благодарности, а не в качестве награды.

Мы продолжили путь, но теперь чаще светит солнце и меньше идет дождь и, для поднятия настроения, потрясающие пейзажи вокруг. Очень красиво, но это Кавказ, и порой приходится преодолевать крутые подъемы. Во второй половине дня мы добрались до маленькой деревушки с неизвестным мне названием, где по обеим сторонам грязной дороги выстроилось 15 домов. Здесь изобилие фруктовых деревьев, чьи плоды полезны для нашего здоровья, поскольку все мы страдаем от авитаминоза. Местные встретили нас очень дружелюбно, угостили хлебом, маслом и медом и позволили собирать любые фрукты. В деревне нет недостатка продовольствия, и если бы не отдаленный грохот пушек, то можно было бы вообразить, будто мы исследователи или этнографы в экспедиции, ведь в деревне царит такая мирная обстановка, а вокруг девственная природа! В ту ночь мы мирно спали со свойственной юности безмятежностью, хоть противник мог быть где-то поблизости. Ну и ладно, мы же выставили двоих часовых.

Когда над этим забытым уголком Кавказа встало солнце, мы стряхнули сон, умылись, перекусили и снова отправились в путь. Виды необыкновенно величественные. Все здесь имеет грандиозные размеры, вчера – раскинувшиеся до горизонта бескрайние равнины, сегодня – поглощающие нас леса. Горы таят в себе столько неизведанного. С каждым склоном мы открываем для себя что-то новое – все в поту и с потертостями от портупей.

По неизвестной причине я представил себе, какой ничтожной в масштабах вселенной выглядит с высоты птичьего полета наша группка «бургундцев», погруженная в зеленую пустыню этого подобия джунглей Амазонки. Однако мы здесь, каждый со своими собственными и совершенно реальными проблемами. Возможно, именно осознание собственной незначительности и, в то же время, понимание того, что мы представляем нечто важное, дает нам силы с таким упорством оставаться такими, какими мы есть, и делать то, что мы делаем, день за днем. Завтра еще один день. Наша воинская служба заставляет нас преодолевать самих себя, если такое возможно по человеческим меркам, но мы не боги. Физическая боль лишь закаляет нашу решимость. Когда дневной марш становился тяжел или долог, мы избегали разговоров, дабы не сбивать дыхание, и это самое подходящее время для размышлений и философствования. Это поддерживает дух и уменьшает боль или, по крайней мере, позволяет обращать на нее меньше внимания. На самом деле «русские» язвы не заставили себя ждать. Мы их еще называем Fleckfieber – сыпной тиф, хоть я и не уверен в точности термина. Это мелкие белые волдыри, светлее, чем кожа, с черной точкой наверху. Мы не можем удержаться, чтобы не расчесывать их, сдирая кожу до мяса, после чего это место воспаляется. Так начинаются мучения. Раны увеличиваются, вгрызаются в плоть, становясь с каждым днем все глубже. Иногда это сопровождается лихорадкой – или это все из-за малярии? Порой акрихин (синтетическое противомалярийное средство, заменяет хинин. – Пер.) сбивает жар, а вот риванол ран не исцеляет. Больше всего страдают места, натертые одеждой, носками, ремнями и обувью. Вши, наши неизменные спутники, откладывают в ранах свои яйца, отчего наши мучения еще больше усиливаются. Что касается меня, то на заднем сухожилии моей лодыжки практически нет кожи. На самом деле это не так уж и больно, за исключением того времени, когда ноги потеют на марше, но как удержаться от того, чтобы не чесать их? Под конец дня у наших ослабленных организмов уже нет сил бороться с болезнями, которые то по очереди, то одновременно подрывают наше здоровье. Вдобавок ко всему «русские» язвы, дизентерия, малярия и другие инфекции ослабляют нас, высасывая силу из наших таких закаленных и натренированных тел. И хотя большинство из нас все еще держится – по крайней мере, пока, – уже имели место эвакуации. В таком состоянии мы добираемся до Кубано-Армянска (населенный пункт в Краснодарском крае. – Пер.).