Читать книгу "Тигр. История мести и спасения - Джон Вэйллант"

Между прочим, в тот же день, когда к ним заходил Марков, Сакирко с Исаевым сами видели свежие следы тигрицы с детенышем примерно в полутора километрах от лагеря. Все работники лесозаготовки знали про эту тигрицу, поскольку она часто появлялась в окрестностях, раз в неделю или две обходя свои владения, как это делает большинство тигров. В принципе налицо были все условия для успешной браконьерской охоты: возможность, мотив, минимальный риск быть пойманными и практически идеальный способ вывезти тушу из леса, спрятав ее на лесовозе среди бревен. И все же лесозаготовщики не стали ее убивать. Не столько потому, что были законопослушны, — скорее, они побаивались тигрицы. Как и большинство обитателей Бикинской долины, они жили по принципу: «Если я ее не трону, и она не тронет меня». В районе Панчелазы взаимоотношения между человеком и тигром были настолько уравновешенны, что шанс подвергнуться нападению тигра или, паче чаяния, послужить ему обедом был смехотворен — примерно как вероятность, что в тебя угодит метеорит. Возможно, аналогия с автомобилями будет нагляднее: мы все знаем, что они опасны и несут смерть, однако большинство людей примирились с этим риском и ежедневно сосуществуют с автомобилями в ладу и согласии.

В какой-то момент, предположительно в воскресенье 7 декабря, Сашу Лазуренко послали в низовья Амбы — взять показания у старого нанайца Ивана Дункая. Дункай считался важным свидетелем, который мог знать многое, поскольку Марков ему доверял. Трушу неизвестно, что случилось, но что-то пошло не так: теперь кажется, что эта встреча так и не состоялась. Сложением Лазуренко напоминает Труша — высокий, подтянутый, крепкий. Круглое лицо с аккуратно подстриженными усами, голубые глаза, тяжело нависшие веки. Лазуренко родился и вырос на берегах Уссури, в деревне к югу от Лучегорска. Как и большинство таежников, он обычно одет в зеленый камуфляж. В Бикинское подразделение инспекции «Тигр» его взяли главным образом благодаря его знанию местности. Лазуренко стал ближайшим помощником Труша, которому тот мог бы доверить собственную жизнь. Несмотря на отсутствие протокола допроса, Труш убежден, что Лазуренко встречался с Дункаем, потому что так сказал Лазуренко. Теперь этого никто не узнает наверняка. В последнее время у Лазуренко были серьезные проблемы со здоровьем, и события тех дней он может восстановить лишь отчасти: что-то помнит очень хорошо, а что-то совсем стерлось из памяти.

Однако воспоминания Ивана Дункая о его последней встрече с Марковым сохранились для истории. «Он пришел ко мне [3 декабря], — рассказывал Дункай режиссеру Саше Сноу, — когда уже темнело. Сказал, что поблизости бродит тигр. Я спросил: где? Марков сказал, что животное прячется. Ты когда ко мне придешь, спрашивает. Пойдем сейчас, поохотимся вместе. Я ему говорю: какая охота на ночь глядя? Садись вот лучше, поедим, я суп сварил. Но он настаивал, твердил, что ему нужно идти во что бы то ни стало. Я спросил, придет ли он назавтра, но он ответил, что у него много дел».

Дункай предложил ему остаться на ночь, но Марков отказался. Несмотря на то что уже начало смеркаться, он отправился в сторону лагеря Жоркина. Очевидно, Марков ничего не говорил о том, что ищет собак. Наоборот, Дункаю показалось, что собаки искали Маркова: «Забавно, что вскоре после его ухода, — вспоминал Дункай, — пришел его пес. Это было странно, потому что собака всегда старается держаться рядом с хозяином, особенно охотничья собака».

Марков не держал своих собак на цепи — отчасти из-за риска возможного нападения тигра. Поэтому у него просто не было причин расставаться с ними, если, конечно, не случилось чего-то из ряда вон выходящего. А если вспомнить о том, что настоящие охотничьи собаки хорошо знают свою территорию и безоговорочно преданы хозяину, становится понятно, насколько маловероятно, чтобы одна из них — а уж тем более все три — «потеряли» не только хозяина, но и друг друга. В Панчелазе это могло быть обусловлено одной-единственной причиной.

Похоже, собаки независимо от Маркова тоже обходили территорию. Как бывалые следопыты, они вели поиски, постепенно расширяя круги от того места, где в последний раз видели то, что ищут. Заодно заглянули к соседям. Единственным человеком, который жил ближе к Маркову, чем жоркинские лесозаготовщики, был Копченый — свое прозвище этот местный отшельник лет пятидесяти с прокуренным голосом получил в тюрьме. Копченый был невысокого роста — как говорится, метр с кепкой; стрижкой и усами походил на Иосифа Сталина. Он жил в полутора километрах к юго-западу от марковской хижины и время от времени подрабатывал у Жоркина сторожем. Преимущественно же кормился дарами леса, сам по себе, как Иван Дункай, и лишь изредка нарушал свое уединение краткими визитами в Соболиный — в магазин и в баню. Не имея возможности построить себе полноценный домик, Копченый жил в землянке, окруженной невысокими стенами под односкатной крышей. Если бы такую землянку показали москвичу или петербуржцу, они вряд ли посчитали бы ее пригодной для жилья — максимум подвалом для хранения картошки. Жилище Копченого среди лесной глуши, через которую добраться до него можно было только тайными окружными тропами, словно сошло со страниц детской сказки — в таком месте могла бы жить баба-яга или, на худой конец, гном. Отыскать землянку без помощи проводника, точно знающего дорогу, попросту не представлялось возможным. Марков время от времени заходил к Копченому на чай, и по крайней мере одна из его собак забежала туда в поисках хозяина.

Естественно, Копченому не раз приходилось сталкиваться с тиграми. «На рыбалке не раз их видел, а бывало, что он прямо на тропинке к нужнику сидит», — рассказывал он. О частых прогулках тигрицы в окрестностях лесозаготовки ему тоже было хорошо известно. «Я часто встречал ее по дороге в деревню. Однажды шел по дороге и вдруг вижу: впереди кто-то есть. Подошел поближе, а это она; лапища вот такенная! — Руками он показал размер. — Видно было, что она там долго уже стоит, я ей и говорю: ты меня давно поджидаешь, верно? Издалека заметила?»

Иван Дункай тоже не раз переживал подобное. «В тиграх есть что-то завораживающее, — объяснял он. — Тигрица ступает тихо-тихо, беззвучно; ты даже и не заметишь, что она рядом. Но если ей что-то не по нраву, она остановится и посмотрит тебе прямо в глаза. Это своего рода психологический поединок: кто кого переглядит? Тут главное — не драпать, потому что страх она сразу чует. Нужно медленно отступать, медленно. Особенно если это тигр с добычей или тигрица с тигрятами: она шаг, и ты шаг. Бежать нельзя. И только когда ты ушел с территории, которую она считает своей, можно пускаться наутек».

Собственно, тигры поступают так же: медленно отходят от машины, а потом, когда думают, что их уже никто не видит, бросаются бежать что есть мочи. Впрочем, Копченый невзирая на одиночество и хилое телосложение не испытывал страха. Он нашел для себя комфортную нишу в экосистеме Панчелазы. «Между нами никогда вражды не было», — заметил он, рассуждая о местных тиграх. Он жил в своем мире, тихом и спокойном, во многом руководствуясь прагматизмом из разряда комических сценок Лорела и Харди[71]. На вопрос, обсуждал ли он с Дункаем гибель Маркова, Копченый ответил: «Нет, мы об этом никогда не говорили. Он все знал и без меня, я тоже об этом знал — что тут обсуждать-то?»