Читать книгу "Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин"

Первое. История про найденногомальчишку-газетчика по некотором размышлении выглядела сомнительной. Ну,предположим, что Фандорин и в самом деле проявил недюжинную изворотливость иразыскал маленького негодяя. Но зачем же было его отпускать? А если тот что-тоутаил или вообще наврал и потом побежал докладывать Линду?

Второе. Почему Фандорин отговаривалмадемуазель следовать указаниям полиции и рекомендовал поступать пособственному разумению? Хорош у Ласовского советник, ничего не скажешь!

Третье. Если ему так не по душе планобер-полицмейстера, то почему он прямо не сказал об этом на совещании?

Четвертое. Куда это он так торопился,попрощавшись с мадемуазель? Что вдруг за срочные дела, когда операцияпроводится без его участия? Снова какой-нибудь хитрый фокус вроде вчерашнего?

И пятое, наиглавнейшее. Правду ли он рассказалпро свои отношения с Линдом? В этом у меня тоже уверенности не было.

Эта последняя мысль вкупе с чувством вины зариск, которому по моей милости подвергается мадемуазель, и подвигли меня напоступок, подобного которому я никогда в жизни не совершал. Даже непредполагал, что вообще на этакое способен.

Я подошел к двери фандоринской комнаты,огляделся по сторонам и приник к замочной скважине. Оказалось, что подглядыватькрайне неудобно – очень скоро у меня затекла спина и заныли полусогнутыеколени. Но в комнате происходило такое, что мелкие неприятности сразу утратиливсякое значение.

Внутри были оба – и господин, и слуга.Фандорин сидел перед зеркалом голый по пояс и производил какие-то непонятныеманипуляции со своим лицом. Мне показалось, что он красится, как этопроделывает каждое утро мистер Карр – при открытой двери и ничуть не стесняясьприслуги. Маса в ограниченный сектор моего обзора не попал, но я слышал егосопение где-то в непосредственной близости от двери.

Потом, не вставая, Фандорин протянул руку инатянул через голову русскую рубаху малинового шелка, встал, и я перестал еговидеть, но зато услышал скрип и потоптывание, словно кто-то надевал смазныесапоги.

К чему этот маскарад? Что здесь затевается?

Я так увлекся, что утратил бдительность и чутьне ударился головой о дверь, заслышав за спиной негромкое покашливание.

Сомов! Ах, как нехорошо.

Мой помощник взирал на меня с неописуемымизумлением. Получилось вдвойне скверно, потому что не далее как утром я устроилему разнос за нескромность – проходя перед завтраком по коридору, застал еговыходящим из комнаты мадемуазель Деклик, где ему совершенно нечего было делать.На мой строгий вопрос, Сомов, покраснев, признался, что по утрам самостоятельноизучает французский язык и просил гувернантку объяснить ему трудное место изграмматики. Я на это выговорил ему, что, хоть и поощряю изучение персоналоминостранных языков, однако же мадемуазель Деклик нанята для обучения еговысочества, а не прислуги. Мне показалось, что Сомов надулся, хотя перечить,конечно, не посмел. И вот такой конфуз!

– Дверные ручки и замочные скважиныначищены не лучшим образом, – сказал я, скрыв замешательство. – Вот,полюбуйтесь сами.

Я присел на корточки, подышал на медную ручку,и на ее затуманившейся поверхности, слава богу, проступили следы пальцев.

– Но достаточно постояльцу один развзяться за ручку, и останется отпечаток. Афанасий Степанович, ведь этакихпустяков никто и не разглядит!

– В нашем деле, Корней Селифанович,пустяков не бывает. Вот что вам следовало бы хорошенько уяснить еще преждетого, как вы освоите французский, – с несколько чрезмерной, но оправданнойобстоятельствами суровостью произнес я. – Извольте-ка пройти по всемдверям и проверить. Начните с верхних этажей.

Когда он удалился, я вновь припал к скважине,но в комнате уже было пусто и тихо, только покачивалась створка приотворенногоокна.

Я достал из кармана мастер-ключ с особеннойбороздкой, подходящей для всех дверей в доме, проник внутрь и подбежал к окну.

В самый раз – успел увидеть две фигуры,нырнувшие в кусты: одна была высокая, в черной тужурке и картузе, другаянизенькая, в синем халате и с длинной косой, но при этом в котелке. Точно также Маса выглядел, когда изображал китайца-разносчика в день нашей первойвстречи. Подобных «ходей» в Петербурге, да, видно, и в Москве, в последние годырасплодилось видимо-невидимо.

Рассуждать было некогда.

Я решительно перелез через подоконник,спрыгнул на землю и, пригнувшись, побежал следом.

Направление, в котором двигались ряженые, былонетрудно определить по колыханию веток. Я старался не отстать, но и не приближалсяслишком близко, чтобы себя не выдать.

Фандорин и Маса с впечатлившей меня ловкостьювзобрались на ограду и спрыгнули с той стороны. У меня же преодоление этогопрепятствия в полторы сажени высотой прошло менее гладко. Я дважды сорвалсявниз, а когда все-таки оказался наверху, не осмелился прыгать в опасениисломать или вывихнуть ногу и осторожно сполз по толстым прутьям, причемзацепился фалдой ливреи и разодрал всю полу, испачкал кюлоты и белые чулки.(Как стало ясно впоследствии, если б мы шли не садом, а главной аллеей, тостолкнулись бы с мадемуазель Деклик, уже возвращавшейся из своей неожиданнократкой экспедиции.)

Фандорин и Маса, к счастью, отошли недалеко –они стояли и препирались с извозчиком, который, кажется, не очень-то желалсажать столь подозрительную парочку. Наконец, сели, поехали.

Я поглядел вправо, влево. Других ванек небыло. Большая Калужская – это ведь даже не улица, а своего рода загородноешоссе, извозчики там редкость.

И снова пригодился давний навык скороходскойслужбы. Я припустил ровным аллюром, держась поближе к ограде парка, благопролетка катила не так уж и быстро. Лишь у Голицынской больницы, когда у меняуже начало сбиваться дыхание, попался извозчик. Отдуваясь, я упал на сиденье ивелел ехать следом, посулив заплатить вдвое против обыкновенной платы.

Возница уважительно поглядел на мою зеленуюливрею с позументами, на золотой эполет с аксельбантом (для того чтобыпроникнуть в церемониальную колонну, я нарядился в парадную форму, а послепереодеться времени не было – хорошо хоть треуголка с плюмажем осталась дома) иназвал меня «ваше превосходительство».

На Калужской площади взяли влево, перед мостомвыехали на набережную и потом долго никуда не сворачивали. Слава богу, седокипередней коляски ни разу не обернулись – а то мой зеленый с золотом костюм,надо полагать, было видно издалека.

Река раздвоилась. Наш путь лежал вдоль тогорукава, что был поуже. Слева между домами показались кремлевские башни сорлами, а мы всё ехали и ехали, так что я уже перестал понимать, в какую частьМосквы нас занесло.