Читать книгу "Код Маннергейма - Василий Горлов"

— Если хочешь, пойдем. Но кофе и чая не обещаю — сил нет.

Потихоньку, чтобы не разбудить соседей, они добрались темной прихожей до ее комнаты. Анна, вернувшись из душа, сунула Стасису чистое полотенце и новую зубную щетку, а когда он привел себя в порядок, свернувшись калачиком, уже тихонько посапывала на расстеленном диване. Стасис осторожно прилег с краю, но Анна, во сне почувствовав его тепло, путаясь в одеяле, повернулась и прижалась к нему.

Он осторожно касался пальцами ее волос, пушистых и мягких, нежной кожи щек и подбородка. Она крепче прижималась к нему и забавно морщилась, когда он ласково целовал ее в нос. То ли сладкий сон это был, то ли — сказочная явь. В их соитии нежность руководила страстью, а та, до краев наполнившись сладкой силой, выплескивалась, чтобы вновь окутать их трепетным покровом нежности. Качаясь на этих волнах, они то просыпались, то засыпали вновь. И когда Стасис, опоздавший на все намеченные заранее встречи, все же решился уйти, чтобы не смущать ее пробуждения, Анна улыбнулась ему во сне.

В коридор, услышав его шаги, вышел щуплый, невысокий паренек с коротко остриженными осветленными волосами в широченных штанах и бесформенном свитере. На нижней губе болтался серебристый шарик, небольшое никелированное колечко украшало левую бровь. Он встал посреди прихожей, вызывающе и выжидательно уставившись на Стасиса. Стояли молча, разглядывая друг друга. Наконец, паренек нарушил молчание:

— Ты, это, боже тебя упаси Аньку обидеть. Она мне как сестренка. Я за нее, в натуре, убить могу. Въезжаешь? Приколись! — Он ловко вытащил из кармана нож и, щелкнув кнопкой, продемонстрировал Стасису грозного вида лезвие.

— Догоняешь? — спросил он требовательно.

— Догоняю, — согласился Стасис и, мягко подвинув паренька, пошел к двери. На пороге обернулся и улыбнулся ему: — Спасибо.

Из кухни раздался голос:

— Тимофей, кто это там пришел?

— Да так, баба Мань, знакомый один. — И Тимофей, в последний раз грозно глянув на Стасиса, удалился на кухню.

А Стасис всю дорогу до Гавани, где располагался выставочный стенд его компании, и потом — в суматошных заботах дня, выпадая на время из реальности, все ощущал губами, как твердеет от прикосновения смугло-розовый нежный девичий сосок.

Сентябрь 1906 г. — июнь 1907 г., Кульджа, Китай

…Стараясь не производить шума, я достал револьвер и, подкравшись к двери, резко ее распахнул. В полутемном коридоре я едва сумел увидеть невысокого старика-китайца. Он низко поклонился и протянул мне листок бумаги, на котором четким почерком выведено: «Привет от Феди».

Старик жестом пригласил следовать за ним и после недолгих блужданий по темным узким улочкам среди глинобитных домиков вывел меня к длинной постройке без окон. Легкий ветерок раскачивал над входом два красных бумажных фонарика, а на глиняной стене, рядом с входом, завешанным тростниковой циновкой, в темноте едва различались иероглифы. Полутемное помещение перегораживали легкие ширмы, разделяя на своеобразные кабинеты. На лежаках в разных позах сидели и лежали азиаты. Одни курили, потягивая дым из длинных прямых трубок, оканчивающихся неширокими чашками, заполненными тлеющими угольками, другие уже пребывали в бессознательном состоянии. Под низким потолком висели густые клубы чуть сладковатого опиумного дыма.

Ко мне с поклоном подошел полуголый служка-китаец и провел меня в самый темный угол этого плохо освещенного прибежища порока. Он отодвинул ширму, приглашая меня подняться на помост, где полулежал, опершись на подушки, человек в китайском одеянии. Лицо смутно белело в полутьме. Как только служка, поклонившись и задвинув ширму, удалился, незнакомец обратился ко мне:

— Полковник, оставьте вы в покое свой наган. Дайте я лучше обниму вас.

Голос показался мне знакомым. Попав в крепкие объятия, я разглядел смеющиеся раскосые калмыцкие глаза и узнал Лавра Корнилова, с которым мы очень сдружились за годы учебы в Николаевском кавалерийском училище.[11]В дальнейшем служба нас разлучила, и с той прекрасной поры нам не довелось встретиться, хотя, я конечно, же слышал о подвигах Лавра в Маньчжурии. После первых радостных и, как обычно бывает, малосвязных слов Лавр, приняв серьезный вид, предложил мне устроиться на лежаке и протянул раскуренную трубку:

— Если не хочешь курить, то сделай хотя бы вид — не привлекай к нашим персонам лишнего внимания. — Поудобнее устроившись на подушках, он продолжал: — Про тебя, Густав, все знаю. Про себя долго рассказывать недосуг. Сейчас служу в Пекине, в военной миссии, сюда направили по твою душу. Как видишь, мне тоже не удалось избежать близкого знакомства с «дядей Федей».

Корнилов, как и я, оказался вовлечен в тайные операции Генштаба, которыми руководил генерал Федор Палицын, «дядя Федя».

— Такие вот «звери» выросли, — сказал Лавр, усмехнувшись.

В Николаевском училище, как, впрочем, и в любом другом военном учебном заведении, существовало негласное разделение. Учащиеся младших курсов именовались «зверями» и не имели права пользоваться лестницами, по которым ходили старшекурсники, к коим следовало обращаться «господин корнет». У нас с Лавром были еще и специальные прозвища: меня из-за высокого роста звали «длинным зверем», а Лавра — «обезьяним царьком», очевидно, за невысокий рост, раскосые глаза и кривые ноги степняка.

Но сентиментальные воспоминания не ко времени, и я дал понять Лавру, что готов говорить о деле. Он странно посмотрел на меня и вновь усмехнулся:

— Пожалуй, изволь. В Тибете сейчас хозяйничает английский экспедиционный корпус. Командует им полковник Френсис Янгхасбенд. При этом дипломатические штафирки — и наши и британцы — делают вид, что ничего не происходит, и только что не лобызают друг друга. Для непосвященных великие державы строго придерживаются договора о нейтралитете в отношении Китая и Тибета. Однако корпус Янгхасбенда в Тибете разбил тамошнее туземное войско, рассадил по крепостям гарнизоны, а сам он обретается в Лхасе, в Потале — дворце Далай-ламы. И не просто так стервец обретается. Как доносят агенты-тибетцы, британцы занялись старательной ревизией буддийских сокровищ, хранящихся во дворце. Сокровища эти, судя по всему, того стоят. Представь себе огромный дворец в пятнадцать этажей, размерами с Дворцовую площадь в Петербурге, кладовые которого забиты золотом и драгоценными камнями — ламы многие века копили добро. Да и книгами инглезы интересуются, в коих вся буддийская мудрость заключена, — тысячи томов, самые древние фолианты, говорят, написаны еще на пальмовых листьях и чуть ли не самим Буддой. В общем, судя по всему, собрались британцы всерьез облегчить монашескую казну. Далай-ламе — не трудно догадаться — это не нравится, и через посла своего в Петербурге, бурята Доржиева — ты с ним уже наверняка успел познакомиться, — так вот, через этого хитрого бурята заручился лама августейшей поддержкой. — Он взглянул на меня, а затем продолжал, и тон его стал почти официальным: