Читать книгу "Парфюмер. История одного убийцы - Патрик Зюскинд"

Однако эта аура, чрезвычайно сложный, неповторимый шифрличного запаха, для большинства людей все равно неуловима. Большинство людейего под платьем или под модными искусственными запахами. Им хорошо знаком лишьтот — основной — запах, то — первичное и примитивное — человеческое испарение;только в нем они и живут и чувствуют себя в безопасности, и всякий, ктоисточает из себя этот противный всеобщий смрад, воспринимается ими уже как имподобный.

В этот день Гренуй сотворил странные духи. Более странных досих пор в мире еще не бывало. Он присвоил себе не просто запах, а запахчеловека, который пахнет. Услышав эти духи в темном помещении, любой подумалбы, что там стоит второй человек. А если бы ими надушился человек, который сампахнет как человек, то он по запаху показался бы нам двумя людьми или, ещехуже, чудовищным двойным существом, как образ, который нельзя больше однозначнофиксировать, потому что его очертания нечетки и расплываются, как рисунок надне озера, искаженный рябью на воде.

Для имитации этого человеческого запаха — пустьнедостаточной, по его мнению, но вполне достаточнй, чтобы обмануть других —Гренуй подобрал самые незаметные ингредиенты в мастерской Рунеля.

Горстку кошачьего дерьма, еще довольно свежего, он нашел запорогом ведущей во двор двери. Он взял его пол-ложечки и положил в смеситель снесколькими каплями уксуса и толченой соли. Под столом он обнаружил кусочексыра величиной с ноготь большого пальца, явно оставшийся от какой-то трапезыРунеля. Сыр был уже достаточно старый, начал разлагаться и источалпронзительно-острый запах. С крышки бочонка с сардинами, стоявшего в заднейчасти лавки, он соскреб нечто, пахнувшее рыбными потрохами, перемешал это с тухлымяйцом и касторкой, нашатырем, мускатом, жженым рогом и пригоревшей свинойшкваркой. К этому он добавил довольно большое количество цибетина, разбавил этиужасные приправы спиртом, дал настояться и профильтровал во вторую бутылку.Запах смеси был чудовищен. Она воняла клоакой, разложением, гнилью, а когдавзмах веера примешивал к этому испарению чистый воздух, возникало впечатление,что вы стоите в жаркий летний день в Париже на пересечении улиц О-Фер иЛенжери, где сливаются запахи рыбных рядов, Кладбища невинных и переполненныхдомов.

На эту жуткую основу, которая сама по себе издавала скореетрупный, чем человеческий запах, Гренуй наложил всего один слой ароматовэфирных масел: перца, лаванды, терпентина, лимона, эвкалипта, а их он смягчил иодновременно скрыл букетом тонких цветочных масел герани, розы, апельсиновогоцвета и жасмина. После повторного разбавления спиртом и небольшим количествомуксуса отвратительный фундамент, на котором зиждилась вся смесь, сталсовершенно неуловимым для обоняния. Свежие ингредиенты сделали незаметнымлатентное зловоние, аромат цветов украсил омерзительную суть, даже почти придалей интерес, и, странным образом, нельзя было больше уловить запаха гнили иразложения, он совершенно не ощущался. Напротив, казалось, что эти духиисточают энергичный, окрыляющий аромат жизни.

Гренуй разлил их в два флакона, которые плотно закрылпробками, и спрятал в своих карманах. Затем он тщательно вымыл водой смесители,ступы, воронки и ложки, протер их маслом горького миндаля, чтобы удалить всеследы запахов, и взял второй смеситель. В нем он быстро скомпоновал другиедухи, нечто вроде копии первых, которые тоже состояли из эфирных масел и изцветочных элементов, но основа не содержала колдовского варева, а включалавполне обычный мускус, амбру, немного цибетина и кипарисового масла. В общем-тоони пахли совершенно иначе, чем первые, — не так загадочно, болеебезупречно, менее агрессивно, — ибо им не хватало элементов, имитирующихчеловеческий запах. Но если ими душился обычный человек и они смешивались с егособственным запахом, то их нельзя было совершенно отличить от тех, которыеГренуй изготовил исключительно для себя.

Наполнив флакон вторыми духами, он разделся донага иопрыскал свое платье теми, первыми. Потом надушился под мышками, между пальцамина ногах, в паху и за ушами; надушил шею и волосы, оделся и покинул мастерскую.

32

Выйдя на улицу, он вдруг испугался, так как знал, чтовпервые в своей жизни распространяет человеческий запах. Сам же он считал, чтовоняет, отвратительно воняет. И он не мог себе представить, что другие людивовсе не воспринимают его запах как зловоние, и не решился зайти в пивную, гдеего ждали Рунель и мажордом маркиза. Ему казалось менее рискованным испробоватьновую ауру в анонимной среде.

По самым узким и темным переулкам он прокрался к реке, гдедубильщики и красильщики держали мастерские и где они занимались своимзловонным ремеслом. Встречая кого-нибудь или проходя мимо двери дома, гдеиграли дети или сидели старухи, он заставлял себя замедлять шаг и нести свойзапах вокруг себя как большое плотное облако.

С юности он привык, что люди, проходя мимо, совершенно необращают на него внимания; не из презрения — как он когда-то думал, — апотому, что совсем не замечают его существования. Вокруг него не было пространства,в отличие от других людей он не создавал волнения атмосферы, не отбрасывал, таксказать, тени на других людей. Только когда он лицом к лицу сталкивался скем-нибудь, в толпе или внезапно на углу улицы, тогда возникал короткий моментвосприятия, и обычно встречный в ужасе отшатывался, несколько секунд глядел нанего, Гренуя, так, словно видел существо, не имевшее, собственно говоря, правана существование, существо, которое, хотя несомненно и было здесь, каким-тообразом не присутствовало, — а потом быстро удалялся и мгновенно забывал онем…

Но теперь в переулках Монпелье Гренуй снова чувствовал ивидел — и на этот раз, когда он снова это увидел, его пронизало острое чувствогордости, — что он оказывал воздействие на людей. Проходя мимо какой-тоженщины, склонившейся над краем колодца, он заметил, как она на мгновениеподняла голову, посмотрела на него и потом, явно успокоившись, снова заняласьсвоим ведром. Какой-то мужчина, стоявший спиной к нему, обернулся и довольнодолго с любопытством глядел ему вслед. Дети, которых он встречал, уступали емудорогу — не из боязни, а из вежливости; и даже если они выбегали из дверейдомов и нечаянно наталкивались на него, они не пугались, а просто прошмыгивалимимо, как будто старались не задеть приближавшуюся особу.

Благодаря нескольким таким встречам он точнее ощутил силусвоей новой ауры и стал увереннее в себе и наглее. Он быстрее подходил к людям,старался пройти как можно ближе к ним, даже немного размахивал левой рукой икак бы невзначай касался руки прохожего. Один раз он будто нечаянно толкнулмужчину, которого хотел обогнать. Он задержался, извинился, и человек, которыйеще вчера при внезапном появлении Гренуя остановился бы как громом пораженный,сделал вид, что ничего не произошло, принял извинение, даже слегка улыбнулся ихлопнул Гренуя по плечу.

Он вышел из переулков и вступил на площадь перед соборомСв.Петра. Звонили колокола. С обеих сторон портала толпились люди. Гренуйпобежал туда и вмешался в толпу. Он толкался, ввинчивался в человеческую массу,в самую гущу народа, пусть они стоят вокруг него вплотную, пусть пропитаютсяего собственным запахом. И он расталкивал напирающую тесноту руками, и ширерасставлял ноги, и разодрал ворот рубашки, чтобы запах мог беспрепятственностекать с его тела… и радость его была безграничной, когда он заметил, чтодругие ничего не заметили, совершенно ничего, что все эти мужчины, и женщины, идети, стоявшие вплотную вокруг него, так легко дали себя обмануть и вдыхали егозловоние, сварганенное из кошачьего дерьма, сыра и уксуса, как запах себеподобного, а его, Гренуя, подкидыша и ублюдка, принимали в свою среду наравных.