Читать книгу "Парфюмер. История одного убийцы - Патрик Зюскинд"

Время от времени он лез в карман и сжимал в руке маленькийстеклянный флакон со своими духами. Флакончик был еще почти полон. Навыступление в Грасе он истратил всего одну каплю. Остального хватит, чтобыоколдовать весь мир. Если бы он пожелал, он смог бы в Париже заставить недесятки, а сотни тысяч людей восторгаться им; или отправиться гулять в Версаль,чтобы король целовал ему ноги; послать папе надушенное письмо и явиться передвсеми новым Мессией; вынудить королей и императоров помазать его в Нотр-Дам нацарство как сверхимператора, даже сделать из него Бога на земле — если вообщеможно Бога помазать на царство…

Все это он мог бы совершить, если бы только пожелал. Онобладал для этого властью. Он держал ее в руке. Эта власть была сильнее властиденег, или власти террора, или власти смерти: неотразимая власть не могла датьему его собственного запаха. И пусть перед всем миром благодаря своим духам онпредстанет хоть Богом — раз сам он не может пахнуть и потому никогда так и неузнает, кто он такой, то плевать ему на это: на весь мир, на самого себя, насвои духи.

Рука, недавно державшая флакон, едва слышно благоухала, икогда он приближал ее к носу и принюхивался, ему становилось грустно, и он нанесколько секунд останавливался, и стоял, и нюхал. Никто не знает, как на самомделе хороши эти духи, думал он. Все только покоряются их воздействию, даже незная, что это духи, что они обладают колдовскими чарами. Единственный, ктосумел оценить их настоящую красоту, — это я, потому что я сам их создал. Ив то же время я — единственный, кого они не могут околдовать. Я — единственный,перед кем они бессильны.

И еще как-то раз (он тогда был уже в Бургундии) емуподумалось: когда я стоял за каменной стеной у сада, где играла рыжеволосаядевочка и до меня доносился ее аромат… пожалуй, даже обещание ее аромата, ведьее позднейший аромат вообще еще не существовал — может быть, то, что я ощутилтогда, похоже на то, что чувствовали люди на площади, когда я затопил их своимидухами?.. Но он тут же отбросил эту мысль. Нет, здесь было что-то другое. Ведья-то знал, что хочу иметь аромат, а не девочку. А эти люди думали, что ихвлечет ко мне, а к чему их действительно влекло, осталось для них тайной.

Потом он ни о чем больше не думал, так как вообще не любилпредаваться размышлениям; скоро он очутился в Орлеане.

Он переправился через Луару у Люлли. Через день его нос уловилзапах Парижа. 25 июня 1767 года он вступил в город через улицу Сен-Жак раноутром, в шесть.

День становился жарким, такой жары в тот год еще не было.Тысячи разных запахов и вонючих испарений текли наружу, как из тысячи лопнувшихгнойников. Не было ни малейшего ветра. Зелень на рыночных прилавках завяла ещедо полудня. Мясо и рыба испортились. В переулках стояло зловоние. Даже река,казалось, больше не текла, а втояла и источала смрад. Это было как раз в деньрождения Гренуя.

Он перешел через Новый мост на правый берег и дальше к рынкуи к Кладбищу невинных. В аркадах божьих домов вдоль улицы О-Фер он присел наземлю. Территория кладбища расстилалась перед ним как развороченное поле битвы,разрытое, изборожденное, иссеченное могилами, засеянное черепами и скелетамибез дерева, куста или травинки — свалка смерти.

Вокруг не было ни единой живой души. Трупное зловоние былотаким тяжелым, что спасовали даже могильщики. Они вернулись только после заходасолнца, чтобы до глубокой ночи при свете факелов рыть могилы для мертвыхследующего дня.

Лишь после полуночи — могильщики уже ушли — сюда началстекаться всевозможный сброд: воры, убийцы, бандиты, проститутки, дезертиры,малолетние преступники. Разложили небольшой костер, чтобы сварить еду иуменьшить вонь.

Когда Гренуй вышел из-под аркад и смешался с толпой этихлюдей, они сначала не обратили на него внимания. Он смог беспрепятственноподойти к их костру, словно был одним из них. Позже это укрепило их во мнении,что они имели дело с духом или ангелом. Так как обычно они очень острореагируют на близость чужака.

Но этот маленький человек в голубой куртке внезапно оказалсясреди них, будто вырос из-под земли, с маленьким флакончиком в руках, изкоторого он вынимал пробку. Это было первое, о чем они все могли вспомнить. Ипотом он весь, с головы до ног, опрыскал себя содержимым этого флакончика ивдруг весь засиял красотой, как от лучистого огня.

На миг они отпрянули из благоговения и глубочайшегоизумления. Но тут же почувствовали, что отпрянули так, словно бросились к немутолпой, их благоговение превратилось в вожделение, их изумление — в восторг.Этот человек-ангел притягивал их. От него исходила бешеная кильватерная струяпротив которой не мог устоять ни один человек, тем более что ни один человек нежелал устоять, ибо то, что вздымало эту струю, что увлекало их, гнало их понаправлению к нему, было волей, волей в чистом виде.

Они окружили его кольцом, двадцать — тридцать человек, истягивали этот круг все сильнее и сильнее. Скоро круг уже не вмещал их всех,они начали теснить друг друга, отпихивать и выталкивать, каждый хотел быть какможно ближе к центру.

А потом их последние сдерживающие рефлексы отказали, и кругразомкнулся. Они кинулись к этому ангелу, набросились на него, опрокинули егоназемь. Каждый хотел коснуться его, каждый хотел урвать от него кусок, перышко,крылышко, искорку его волшебного огня. Они сорвали с него одежд, волосы, кожу стела, они ощипали, разодрали его, они вонзили свои когти и зубы в его плоть,накинувшись на него, как гиены.

Но ведь человеческая плоть отличается прочностью, и ее нетак-то просто разорвать; когда четвертуют преступника, даже лошадям приходитсятянуть из всех сил. И вот засверкали ножи, кромсая мышцы, и топоры, и мечи сосвистом опустились на суставы, с хрустом дробя кости. В кратчайшее время ангелбыл разделен на тридцать частей, и каждый член этой дикой своры ухватил себекусок, отбежал в сторону, гонимый похотливой алчностью, и сожрал его. Черезполчаса Жан-Батист Гренуй до последней косточки исчез с лица земли Когда,завершив трапезу, эти каннибалы снова собрались у огня, никто из них не сказални слова. Кто-то срыгнул, кто-то выплюнул косточку, слегка прищелкнул языком,подбросил ногой в пламя обрывок голубой куртки. Их всем было немного неловко ине хотелось глядеть друг на друга. Убийство или какое-то другое низменноепреступление уже совершал каждый из них, будь то мужчина или женщина. Но чтобысожрать человека? На такое ужасное дело, думали они, они не пошли бы никогда,ни за что. И удивлялись тому, как легко все-таки оно им далось, и еще тому, чтопри всей неловкости они не испытали ни малейшего угрызения совести. Напротив!Хотя в животе они и ощущали некоторую тяжесть, на сердце у них явно полегчало.В их мрачных душах вдруг заколыхалось что-то приятное. И на их лицах выступилдевический, нежный отблеск счастья. Может быть, поэтому они и робели поднятьвзгляд и посмотреть друг другу в глаза.

Когда же они все-таки решились сделать это, сначала тайком,а потом совершенно открыто, они не смогли сдержать ухмылки. Они быличрезвычайно горды. Они впервые совершили нечто из любви.