Читать книгу "Изыде конь рыжь... - Kriptilia"

а на дверь камеры, будто впервые увидел.

Сыщик оглядывал подвал, тело на полу, присутствующих, растерянно хлопал глазами и менял все цвета побежалости. В его хамелеоновом ошалении Ульянова что-то смутило, но в голове вертелись слова «надлежащий присмотр... надлежащий», и он мог бы спросить у Парфенова, это ли пример надлежащего присмотра, так ли он выглядит, таков ли обычай хваленой питерской жандармерии, которая столь гордилась чистотой рук, так невыносимо надменно взирала на армию, но не стал. Время замедлилось, как в синематографе, и сам он себя чувствовал героем фильмы – рассчитанным, сыгранным движением развернул Парфенова за плечо, толкнул внутрь, сказал: «Я бы на вашем месте...» – и захлопнул дверь.

***

- Синие тяговые подстанции привела в чувство еще старая администрация, – говорит Анатолий. – Зеленые – мы, в рамках всяких местных инициатив... это средство сдерживания было, привлекать людей к какой-то работе за хлебный паек. В общем, там, где не пострадали пути, можно пускать трамваи. Провода много где повреждены – лед, но их можно заменить в течение недели. Так что хотя бы пока будем сселять людей, городской транспорт продержится. Потом придется сокращаться, но несколько веток мы сможем сохранить, пока не восстановим ГЭС или не переделаем тепловые под торф.

- Когда можете запустить первую? – спрашивает краснолицый штабс-капитан.

- Сказал бы – сегодня, но мы устали, ваши люди устали, половина специалистов неизвестно где – у нас есть адреса и списки, но мало ли кого где застали вчерашние события. Так что завтра. Торф, кстати говоря, будет узким местом. Мы можем переделывать машины под газогенераторы – в тех же мехмастерских, но лучше под торфяные брикеты, чем под дерево, а это значит – торфоразработки и мобилизация...

Реформатский слушал вполуха – это все он уже знал. Транспорт, подселение, канализация, канализация обязательно до весны, потому что дизентерия и тиф, ослабленное население... пайки и трудовая мобилизация. Но это – когда сселим и проведем нормальный обсчет. А пока что хлеб должен хотя бы поступать бесперебойно, и кто-то должен этим заниматься.

Хлеб – сейчас. Все, что угодно – подсчет потерь, даже уборка трупов с улиц – завтра, а хлеб – сейчас. Завтра раздаточные машины должны выйти в срок. Иначе смена власти может обернуться партизанской войной, городской войной: пришли и все испортили. Люди забудут, что армия вошла для усмирения уже разгулявшегося мятежа – и вот эти издержки памяти народной в кои-то веки падут по назначению, сугубо справедливо. Армия и Комитет взяли власть – и появился хлеб, которого не было сегодня, пошел трамвай, стало чуть больше света, тепла и порядка. Чуть больше доверия; веры у нас, заботящихся о дне завтрашнем, маловато. Зато мы не взваливаем свое бремя на Господа – авось, зачтется вместо того.

***

Когда Штолле пустили в медблок, его начальник по лабораторной и подчиненный по научной части уже был похож на человека, а не на неизвестное науке мертвое животное. На обложенного грелками, сильно побитого, очень злого, но человека. Хотя и не вполне на себя.

- Добрый вечер, Александр Демидович, – сказал он. – Чем обязан?

На это можно было отвечать следующие полчаса. Или даже час. А можно было сэкономить.

- Тем, что у вас на третьей странице – логическая дыра.

- Принято, – после честной паузы на обдумывание сказал... неизвестно кто.

Отсутствие мимики и жестов, а также вазелиновая мазь на губах и какая-то другая – на носу, по скулам, похожая на белый грим. Чтобы узнать, нужно сильно постараться. Лицо без возраста, то ли пятнадцать, то ли сто пятнадцать. Вот вполне читаемое под этим белым гримом, под разноцветным отеком «спасибо за отсутствие сентиментального бреда» – все то же, знакомое. «Детеныш неведомого гуманоида, – подумал Штолле. – Родители его не положенным путем на свет произвели, а из яйца динозавра высидели. Velociraptor Rex – не бывает, но вылупился»

А Владимир Антонович, – не Константином же его называть, – как-то выволок из-под грелок левую руку, пошевелил кистью, поморщился, но, видимо, оказался недоволен результатом и морщиться перестал. Восстановление кровообращения – всюду сразу – наверняка очень болезненная вещь. А вдруг отучит лезть куда попало?

«Теплый физраствор внутривенно, у нас нет мониторов и прочей техники, мы дефибриллятор в Николаевский госпиталь отдали, а там его сломали, может быть рискованно... – вспомнил Штолле недавнее. – Требуется разрешение... родственника, конечно, или опекуна, или представителя... власти. Вы его... – оглобля-фельдшер замялся с определением родства, – дядя?» Да, сказал Александр Демидович, где расписаться, делайте...

- Давайте, я посмотрю, пока есть время.

Штолле хотел бы ему сказать, что времени у него будет еще предостаточно, но не мог. Господин удельный князь, который вылупился нынче днем, таких гарантий не дал. По дороге, еще до признаний идиота-сыщика, Штолле сунулся под каток, приступил к Ульянову с просьбами, и на «...он сволочь, мальчишка, но он гений, поверьте», получил грозную бессодержательную отповедь: «Вы меня за кого принимаете?» Это могло обозначать что угодно – от отпущения восвояси до судебного процесса со всеми должными формальностями и, опять же, предсказуемым результатом.

Бумагу Рыжий держал так, как будто она была втрое толще, чем на самом деле. Перелистывал в три приема – пальцы не слушались. Дочитал. Начал сначала. Потом опустил руку и какое-то время лежал, глядя в потолок.

- Вы правы. Дыра. Как я ее тогда не заметил?

- Наверное, – со всем накопившимся за последние дни сарказмом спросил Штолле, – вы слишком часто отвлекались от вашей основной деятельности?

За пару дверей и тонких внутренних стен от койки с нерадивым исследователем зашуршали, завозились на два-три басовитых голоса: здешние медики подозрительно напоминали морских пехотинцев.

- Александр Демидович, я прикину и потом запишу, – сказал пациент.

- Я все равно не могу выйти, Владимир