Читать книгу "Неизвестный Кожедуб - Иван Кожедуб"

Тяжелый пятибачный самолет — источник моих огорчений. Мне хочется выжать из него максимальную скорость.

У машины хлопочет механик Иванов. Он молод, но опыт у него большой.

Собираюсь в тренировочный полет. Подходит Амелин:

— Ну, как твой аппарат? Бензину занять можно?

— Смейся! Вот сейчас попробую в последний раз — может, что и выжму.

Иванов серьезно говорит Амелину:

— Не шутите, товарищ командир. Отличный аппарат.

Оперативный дежурный сообщает: в паре с Габуния мне приказано вырулить на старт. Нас неожиданно отправляют на дежурство в воздух. Солнце уже стоит низко, и это у гитлеровцев излюбленное время для налета на наши аэродромы. Немцы неизменно летят со стороны солнца, слепящего нас.

Габуния уже вырулил на старт. Солдатенко машет ему флажком: быстрее, мол, взлетай! Габуния взлетел. Командир машет и мне. Даю газ и взлетаю. Мой пятибачный медленно набирает скорость и высоту.

Ведущий делает разворот, и вот он выше меня. Смотрю на прибор скорости и не решаюсь последовать его примеру — скорость недостаточна. И когда я наконец делаю разворот, то теряю из виду Габуния. Пытаюсь связаться с ним по радио — ответа нет. С землей я связи не установил.

Решаю окончательно проверить, какую максимальную скорость может дать моя машина. Набираю высоту тысяча пятьсот метров и начинаю «выжимать» из самолета все, что он может дать. И так увлекаюсь этим, что не отрываю взгляда от прибора скорости, забыв об осмотрительности, об опасности неожиданной атаки врага.

Скорость самолета меня не удовлетворяет. Пристально смотрю на прибор и вдруг вспоминаю, что нахожусь не над учебным аэродромом, что нужно следить за воздухом.

Осмотрительность и еще раз осмотрительность!

Первый взгляд кинул на аэродром — далеко ли улетел, не заблудился ли. Ведь район патрулирования не был еще достаточно изучен мною. Вижу — ниже меня какие-то двухкилевые самолеты пикируют на наш аэродром. Сначала я подумал, что это наши «Петляковы», они тоже двухкилевые. Но вдруг заметил разрывы бомб. Сердце заколотилось: «Противник! Надо его быстрее бить!»

По спине прошла дрожь: их шесть, а я один… Вот оно, начинается настоящее! И мне пришло на память правило, записанное в моем альбоме и заученное еще в школе: «Чтобы внезапно атаковать противника, атакуй со стороны солнца». Я стремительно разворачиваюсь и сверху атакую заднее звено.

Решаю сбить сразу два самолета. Иду на сближение. Нас разделяют пятьсот метро а От нетерпения задыхаюсь. Сейчас собью! Представляю себе: вот я сажусь на аэродром и спокойно, как бывалый летчик, докладываю командиру — сбил двух. Сбегаются ребята. Солдатенко встречает мой самолет, все поздравляют меня, рядового летчика, а я рассказываю о сражении, шучу, и все говорят: «Не успел вылететь, а уже…»

Трудно сказать, что заставило меня вдруг вспомнить правило, которое так часто повторяли нам учителя: «Перед атакой посмотри назад — не атакуют ли тебя сзади самолеты противника». Не успел я повернуть голову влево, как увидел, что ко мне приближается незнакомый самолет. Его кок — так называется на самолете обтекатель втулки винта — бросался в глаза: он был выкрашен в белую краску. Это был «Мессершмитт-109».

Пока я приглядывался к нему — а это была доля секунды, — в воздухе блеснула огненная трасса: «белый кок» открыл огонь.

Послышался треск за бронеспинкой. В кабине запахло гидросмесью. Значит, разбит гидробачок для выпуска шасси. Медлить нельзя. Резко бросив машину в сторону, я очутился в разрывах своей зенитной артиллерии. Мой самолет качнуло на левое крыло — зенитный заряд попал в меня «по-свойски»: части правого крыла не стало. В этот миг мимо пронеслись четыре истребителя противника — «Мессершмитты-109». Они — как это я узнал потом, на земле, откуда за ними следили, — все время находились на высоте трех тысяч метров в стороне от аэродрома, прикрывая действия «Мессершмит-тов-110».

Меня качнуло вправо. Еще один зенитный снаряд попал в левый бок машины, а третий — в хвост. Самолет клюнул носом. Я еле удержал его на высоте пятисот метров.

…Все вражеские самолеты ушли на запад, и за ними погналась взлетевшая с аэродрома двойка «Лавочкиных». Я не мог к ней примкнуть. Куда там! Мой самолет совсем изранен, рулевое управление нарушено. Но обиднее всего, что я так и не сбил ни одного вражеского самолета. Даже не удалось открыть огонь по противнику. Меня душила злоба, я был очень недоволен собой. Действовать надо было решительнее…

Мой самолет еще держался в воздухе. Не спрыгнуть ли с парашютом? Но я быстро отогнал эту мысль, решив во что бы то ни стало посадить машину.

И я пошел на посадку. Вот тут-то мне и пришло на помощь отличное знание материальной части. Быстро вспомнил все правила, которые можно было бы применить в подобном трудном случае. Но самолет плохо слушался рулей. Скорость падала. Я знал, что гидросистема вышла из строя и, следовательно, выпустить шасси не удастся. Попытался выпустить аварийным способом. Проделал все, что надо, и стал ждать. Это были мучительные мгновения! Если шасси выпустится, у меня на щитке загорятся зеленые лампочки… Нет, где-то пробито. Выпуск опаздывает… Вдруг скорость упала еще ниже. Я понял, почувствовал, что шасси выпущено. И тут же вспыхнула одна лампочка, за ней другая…

Но самолет получил дополнительное сопротивление, и мне казалось, что он сейчас упадет. Я опять с трудом его удержал.

Приближался решающий момент — приземление. Я посмотрел на аэродром. Противник успел сбросить бомбы. Внизу местами полыхал огонь. На посадочной площадке кое-где виднелись воронки.

Мысль работала точно, движения были уверенны. Мною овладело удивительное спокойствие — потом оно всегда появлялось у меня в трудную минуту. Все силы и умение были направлены на то, чтобы спасти самолет.

Выбрал направление и пошел на посадку. Самолет коснулся земли. На душе стало легче. Но впереди воронки, вот-вот попаду в яму.

Машину качнуло вправо. Левое колесо пробежало по куче рыхлой земли — ее выбросило из воронки снарядом. Я удержал самолет и, со страхом подумав, что он сейчас развалится, начал рулить к стоянке. Откуда только такая выносливость у моего «Лавочкина»!

Ко мне подбежали товарищи. Смотрю — Солдатенко бежит в валенках прямо по лужам.

Я выскочил из кабины. Первая мысль была о Габуния — его самолета не видно на поле.

— Ну как, не ранен? — еще издали крикнул мне командир.

Я стал ощупывать себя, пошевелил плечами. Боли нигде не ощущал. Стараюсь ответить спокойнее:

— Не волнуйтесь, товарищ командир, как будто невредим, а вот машина…

И голос у меня срывается.

— Как только самолет в воздухе не развалился! Держался на честном слове. Глядите, какой живучий оказался! — сказал механик Иванов.

Мы столпились у машины. Она вся изрешечена… Вот тебе и два сбитых вражеских самолета!.. А Солдатенко подошел ко мне и сказал: