Читать книгу "Продавец обуви. История компании Nike, рассказанная ее основателем - Фил Найт"

Для того чтобы получить дополнительное вдохновение, я иногда возвращался в своих воспоминаниях к тому первому дню, когда я увидел Бауэрмана, обходившего раздевалку и раздававшего новые кроссовки. Когда он подошел ко мне, я даже не был уверен, что попал в команду. Я был первокурсником, не успевшим себя проявить, все еще в состоянии роста. Но он с размаху придавил мне грудь парой новых шиповок. «Найт», — произнес он. И всё. Только мою фамилию. Ни полслога больше. Я посмотрел на кроссы. Они были зеленого цвета с желтыми полосками — это были цвета университета штата Орегон, — ничего более захватывающего я еще не видел. Я лелеял их, отнес их в свою комнату и осторожно водрузил на верхнюю полку книжного шкафа. Помню, как наставлял на них свою настольную лампу на «гусиной шее».

Разумеется, шиповки были фирмы «Адидас».

К концу 1967 года Бауэрман уже воодушевлял многих помимо меня. Та книга, о которой он говорил, та глупая книга о джоггинге была напечатана и поступила на прилавки магазинов. Тонкая книжка в сотню страниц, «Джоггинг», стала проповедью благой вести о физических упражнениях для всей нации, которая ранее редко слышала подобные нравоучения, нации, которая коллективно валялась на диване, и каким-то образом из этой книги возгорелось пламя. Она разошлась тиражом в миллион экземпляров, инициировала движение. Изменила смысл самого слова «бег». Вскоре благодаря Бауэрману и его книге бег больше не воспринимался как занятие для чудаков. Он уже более не был увлечением секты. Он стал почти… крутым пристрастием.

Я радовался за него, но и за «Блю Риббон» заодно. Его бестселлер наверняка вызовет широкую гласность и приведет к росту продаж. Затем я сел и прочитал книгу. У меня внутри что-то оборвалось. Обсуждая требуемую экипировку, Бауэрман давал некоторые советы в рамках здравого смысла, после чего следовали некоторые вызывающие смущение рекомендации. Затронув проблему боли в мышцах передней области голени после чрезмерной физической нагрузки (т. н. расколотую голень), он написал, что правильный выбор обуви важен, но для бега подойдет почти любая. «Возможно, то, в чем вы работаете в саду или в чем вам приходится хлопотать по хозяйству, прекрасно подойдет и для бега трусцой».

Это еще что?

Что касается тренировочной экипировки, то Бауэрман сказал своим читателям, что надлежащая одежда «может придать духу», но добавил, что люди не должны зацикливаться на брендах.

Возможно, он посчитал, что такие суждения справедливы для любителя заниматься — время от времени — бегом трусцой в отличие от тренированного спортсмена, но, ради всего святого, разве следовало ему обо всем этом говорить печатным словом? В то время, когда мы ведем борьбу за создание собственного бренда? А если конкретнее, то как это все согласуется с его истинным мнением о «Блю Риббон» и обо мне? Подойдет любая обувь? Если это так, то зачем, черт побери, мы суетимся, продавая «Тайгеры»? Что мы дергаемся, как идиоты?

Я лез из кожи, чтобы догнать «Адидас», но в некотором смысле я все еще едва поспевал за Бауэрманом в надежде получить от него одобрение, и, как всегда, в конце 1967 года казалось маловероятным, что я когда-либо догоню того или другого.

Во многом благодаря «Кортесу», придуманному Бауэрманом, мы с блеском завершили год, добившись ожидаемых показателей дохода: восьмидесяти четырех тысяч долларов.

Я чуть ли не с нетерпением ждал своего очередного захода в «Первый национальный банк». Наконец-то Уоллес отступил и приоткрыл пошире свой кошелек. Возможно, даже признал значение роста.

Между тем «Блю Риббон» переросла размеры моей квартиры. Может, было бы правильнее сказать, что она захватила ее. Мое жилье теперь полностью походило на холостяцкую берлогу Джонсона. Все, чего ей теперь для этого не хватало, — это фиолетовой подсветки и маленького осьминога. Далее я уже не мог откладывать, мне требовалась надлежащая офисная площадь, поэтому я арендовал большое помещение в восточной части города.

Это было не ахти что. Простое старое рабочее помещение с высоким потолком и высокими окнами, из которых несколько было либо разбито, либо их заклинило, и они не закрывались, что означало, что внутри была постоянная бодрящая температура — 50 градусов по Фаренгейту (10 градусов по Цельсию. — Прим. пер.). Буквально рядом располагалась шумная таверна, «Розовое ведерко», и каждый день в 4 часа дня, без промедления, там врубался музыкальный автомат. Стены были настолько тонкими, что слышно было падение первой пластинки на вращающий диск, а затем и каждую тяжело ударяющую по ушам музыкальную ноту.

Можно было слышать чуть ли не то, как люди, прикуривая, чиркали спичками и как, чокаясь, звенели бокалами. На здоровье. Салюд. Вздрогнули!

Но арендная плата была дешевой. Пятьдесят долларов в месяц.

Когда я взял с собой Вуделля, чтобы показать ему помещение, он допустил, что у него был определенный шарм. Оно должно было понравиться Вуделлю, потому что я переводил его из магазина в Юджине в этот офис. Он проявил недюжинное мастерство в магазине, организаторское чутье наряду с безграничной энергией, но я мог бы с большей пользой использовать его там, что я буду называть «домашним офисом». И кто бы сомневался, в День Первый он прибыл с решением, касающимся окон, которые заклинило. Он привез с собой один из своих старых дротиков, чтобы с его помощью зацепить оконные защелки и дернуть за них так, чтобы окна захлопнулись.

Мы не смогли позволить себе застеклить разбитые окна, поэтому в действительно холодные дни мы просто работали в свитерах.

Тем временем я воздвиг фанерную стену, разделив арендованную площадь пополам и создав, таким образом, складское помещение в задней части и торгово-офисное помещение ближе ко входу. Мастер из меня был никудышный, а пол был кривым, поэтому стена получилась далеко не прямой и не ровной. С расстояния в десять футов она казалась волнистой. Мы с Вуделлем решили, что это выглядит обалденно.

В комиссионном магазине офисных товаров мы купили три потрепанных стола: один для меня, один для Вуделля и один для «третьего лица, достаточно глупого, чтобы работать на нас». Я также соорудил пробковую панель на стену, к которой прикрепил различные модели кроссовок «Тайгер», заимствовав некоторые из идей декора у Джонсона, виденные мною в Санта-Монике. В дальнем углу я устроил небольшую примерочную для клиентов.

Однажды без пяти минут шесть вечера к нам заглянул парнишка школьного возраста. «Мне нужны кроссовки», — сказал он робко. Мы устали, но нам нужна была продажа каждой пары. Мы поговорили с малышом о его подъеме стопы, его походке, его жизни и предложили померить несколько пар. Ему потребовалось время, чтобы зашнуровать их, походить по помещению, и каждый раз он объявлял очередную пару «не совсем подходящей». В семь часов вечера он заявил, что ему надо пойти домой и «подумать». Он ушел, а мы с Вуделлем остались сидеть среди гор пустых коробок и разбросанных кроссовок. Я взглянул на него. Он — на меня. Это так мы собираемся создать обувную фирму?

МЫ НЕ СМОГЛИ ПОЗВОЛИТЬ СЕБЕ ЗАСТЕКЛИТЬ РАЗБИТЫЕ ОКНА, ПОЭТОМУ В ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОЛОДНЫЕ ДНИ МЫ ПРОСТО РАБОТАЛИ В СВИТЕРАХ.