Читать книгу "Ведомство страха - Грэм Грин"

Там, где тикают часы, должно быть, спит Пул. Стоило ему подумать о Пуле, и он сразу ощущал в глубине сознания какую-то тяжесть, словно что-то пыталось вырваться оттуда наружу. Это его пугало, как пугают птицы, когда они бьются в запертые окна. На минуту он забыл о майоре Стоуне и по запаху табачного дыма нашел дорогу в комнату Пула.

Она была в конце коридора, где сочилась вода из крана, – большая, квадратная, неуютная комната с каменным полом, разделенная надвое занавеской; когда-то, по-видимому, здесь была кухня. Новый владелец внес сюда развязную мужскую нечистоплотность, словно ему нужно было доказать, что он мужчина: на полу валялись окурки, и ни одна вещь не использовалась по назначению. Часы и дешевый коричневый чайник подпирали книги на гардеробе, потрепанные томики: «Герои» и «Культ героев» Карлейля, биографии Наполеона и Кромвеля и множество брошюр о том, что делать с молодежью, рабочим классом, Европой и богом. Окна были закупорены, а когда Дигби заглянул за убогую занавеску, он увидел, что постель не застелена. Из крана в раковину капала вода, а на спинке кровати висела мохнатая рукавица. В пустой банке из-под крабов валялись старые лезвия для бритья. В комнате было неуютно, как на эвакопункте.

Воздух был пропитан дымом французских сигарет, на простынях разбросаны крошки, словно Пул брал еду в постель. Дигби долго смотрел на эти крошки; его мучила непонятная тоска, тревога и предчувствие какой-то опасности. Значит, санаторий был просто красивой декорацией, спрятанной в густом саду? Неужели реальная жизнь похожа на то, что его окружает? Может, он и раньше жил такой жизнью? Его опечалило, что все это было ему почему-то знакомо.

Наконец предчувствие опасности напомнило ему о бедном Стоуне. У него мало времени: а что, если вернутся доктор и Пул? Туфли его снова зашлепали по коридору, вверх по грязной лестнице. Тут не было слышно ни звука; тиканье часов сюда не доносилось; на ржавой проволоке висели колокольчики – как видно, перед бывшей буфетной. На них еще остались надписи: кабинет, гостиная, 1-я запасная спальня, 2-я запасная спальня, детская… Проволока обвисла от времени, и вокруг звонка из столовой паук сплел паутину.

Окна с решетками, которые он видел снаружи, были на втором этаже, и он нехотя поднялся выше. С каждым шагом отступление становилось опаснее, но он решил поговорить со Стоуном, будь это хоть несколько слов. Он пошел по коридору и стал тихонько звать: «Стоун! Стоун!»

Ответа не было, под ногами потрескивал старый, высохший линолеум, заставляя его то и дело спотыкаться. Он снова почуял что-то знакомое, словно эта ходьба крадучись, этот пустой коридор были куда приличнее, чем лощеная спальня в противоположном крыле дома.

– Стоун! – звал он. – Стоун! – И вздрогнул, вдруг услышав голос из-за двери рядом:

– Барнс, это вы? Барнс?

– Тсс, – сказал он, прижавшись ртом к замочной скважине. – Это не Барнс, это Дигби.

Он услышал, как Стоун вздохнул.

– Конечно, – послышался голос, – Барнс умер. Мне почудилось…

– Как вы поживаете, Стоун?

– Мне было очень плохо, – сказал Стоун так тихо, что Дигби его едва слышал. – Отчаянно плохо… Я ведь, в сущности, и не собирался отказываться от еды.

– Подойдите к двери, чтобы я вас лучше слышал.

– Они держат меня в этой самой смирительной рубашке. Говорят, что я буйный. По-моему, я совсем не буйный. Тут просто измена… – Он, вероятно, добрался до двери, потому что голос его стал гораздо отчетливей. – Понимаете, старина, я ведь знаю, что я немножко тронутый. Все мы тут слегка не того, верно? Но я не сумасшедший, нет. Это уж наверняка.

– Что вы сделали?

– Я хотел найти комнату, откуда можно было взять под прицельный огонь остров. Они ведь там начали копать уже несколько недель назад. Я их видел как-то вечером, когда стемнело. Нельзя же было это так оставить! Фрицы мешкать не любят. Поэтому я и пробрался в эту часть дома и пошел в комнату Пула.

– Ну?

– Я не хотел их пугать. Я просто хотел объяснить, что я намерен делать.

– Пугать?

– Там у Пула был доктор. Они что-то делали в темноте… – Голос задрожал, было страшно слышать, как пожилой человек рыдает за запертой дверью.

– Но что они там копали? – спросил Дигби. – Вам, наверно, почудилось…

– Резиновая трубка… Это такой ужас, старина… Я ведь не собирался отказываться от еды… Я просто боялся отравы.

– Отравы?

– Измена, – послышался голос. – Послушайте, Барнс…

– Я не Барнс.

Снова послышался долгий вздох:

– Конечно. Извините. Они меня доконают. Я и правда тронутый… Может, они не врут.

– Кто такой Барнс?

– Он был человек хороший. Они его прикончили на побережье. Дело мое дрянь, Дигби. Я сумасшедший. С каждым днем мне становится хуже и хуже во всех отношениях.

Откуда-то издалека, через открытое окно нижнего этажа, донесся шум машины. Дигби приложил губы к скважине:

– Я должен идти. Послушайте, Стоун. Вы не сумасшедший. У вас навязчивая идея, вот и все. Неправильно было вас запирать. Я вас как-нибудь вызволю. Потерпите.

– Вы славный парень.

– Они и мне грозят этим же самым.

– Вам? – зашептал в ответ Стоун. – Но вы же совсем не сумасшедший. Клянусь богом, и я не такой уж тронутый. Если они хотят вас сюда запереть, это уж точно измена.

– Потерпите.

– Я буду терпеть, старина. Самое страшное – неуверенность. Я стал думать, что, может, они и правы.

Шум машины вдали затих.

– У вас есть родные?

– Ни души. Была жена, но она ушла. И правильно сделала, старина, правильно сделала! Повсюду такое предательство.

– Я вас вытащу. Не знаю как, но вытащу.

– Этот остров, Дигби… вам надо за ним наблюдать. Отсюда я ничего не могу сделать, да и на что я годен. Но если бы у меня было хоть полсотни моих парней…

Дигби мягко его заверил:

– Я буду наблюдать за островом.

– Я думал, что его захватили фрицы. Они мешкать не любят. Но у меня в голове иногда такая каша…

– Мне надо идти. Потерпите.

– Я потерплю, старина. Бывали переделки и похуже. Но мне жалко, что вам надо уходить.

– Я за вами приду.

Но он не представлял себе, как это сделать. Его терзало мучительное чувство жалости; он понимал, что способен убить, чтобы выручить этого доброго затравленного человека. Он снова видел, как тот входит в илистый пруд… его ясные голубые глаза, колючие военные усики, глубокие складки тревоги на лбу… В этом доме он узнал, что человек не теряет своего характера, даже когда сходит с ума. Никакое безумие не может заглушить воинского долга.

Разведка прошла успешнее, чем он мог надеяться; доктор, видно, уехал далеко. Дигби благополучно добрался до двери, обитой зеленым сукном, и, когда она издала за его спиной вздох, ему показалось, что это уставший терпеть Стоун просит его вернуться. Он торопливо пересек приемную, а потом осторожно поднялся по лестнице и снова увидел открытую дверь в комнату Джонса. Джонса все еще не было; часы на столе показывали, что прошло только двенадцать минут; прямо под лампой лежали газеты. Дигби казалось, что он открывал неведомую страну, а вернувшись назад, понял, что все было сном: за время его странствий на календаре не перевернули листка.