Читать книгу "Садовые чары - Сара Эдисон Аллен"

Он был уверен: Сидни решила, что он тоже бросил ее, как ее мать, или что он не хочет дружить с ней, как другие ребята. Он чувствовал себя последней свиньей. В конце концов в нее втюрился Хантер-Джон Мэттисон и сделал то, чего не смог сделать Генри, — сказал ей об этом. Генри оставалось только смотреть, как друзья Хантера-Джона становятся ее друзьями и она начинает вести себя в точности как они — насмехаться над людьми в коридорах, и над Генри тоже.

Это было так давно. Он слышал, что она вернулась в город, но как-то не задумывался об этом. Как и в прошлый раз, у него не было никаких причин ожидать, что ее возвращение что-то изменит.

А потом он увидел ее, и все началось заново — это непонятное томление, это желание снова увидеть ее, как в первый раз. У Хопкинсов в роду все мужчины женились на женщинах постарше, и ему не давал покоя вопрос: если он увидит ее изменившейся, повзрослевшей, испытает ли он опять это чувство? Как тогда, когда она изменилась за то лето перед шестым классом. Теперь, десять лет спустя, она казалась более умудренной, более опытной.

— Ты так таращишься на нее, что, того и гляди, проделаешь в ней дырку.

Генри обернулся на деда, который сидел за столиком в неизменном алюминиевом шезлонге. В руках он держал свою палку и время от времени окликал проходящих, точно зазывала на ярмарке.

— Я что, таращился?

— Уже тридцать минут как, — кивнул Лестер. — Ты не слышал ни слова из того, что я говорил.

— Прости.

— Тише! Она куда-то пошла.

Генри обернулся и увидел, что Сидни отошла от столика Уэверли и направляется к детской площадке. Волосы у нее блестели на солнце, яркие, как будто медовые. Она подошла к дочери и засмеялась, когда девочка нахлобучила ей на голову картонную шляпу. Сидни что-то сказала ей, девочка кивнула, и они, взявшись за руки, двинулись в его сторону.

Они направлялись прямо к нему.

Ему захотелось броситься в туалет, как тогда, в шестом классе.

Они приблизились к столику, и Сидни улыбнулась.

— Привет, Генри.

Генри боялся шелохнуться, опасаясь, что клокочущие внутри чувства разорвут его.

— Ты меня помнишь? — спросила Сидни.

Он кивнул.

— Это моя дочь Бэй.

Он снова кивнул.

Сидни, похоже, была слегка обескуражена, но ничего не сказала и принялась обсуждать с дочкой, какое мороженое выбрать. Шоколадно-мятное, клубнику с ревенем, персик с карамелью или кофе с ванилью. Это была идея деда. Предложи людям то, чего они пока не пробовали, и они никогда тебя не забудут. В честь праздника на подхвате у него были жены кое-кого из работников. Генри иногда тоже отпускал мороженое, но было совершенно ясно, что отвечают за продажу женщины.

— Можно нам два шоколадно-мятных, пожалуйста? — наконец попросила Сидни.

Генри немедленно взял два бумажных конуса и принялся наполнять их шариками мороженого.

Сидни наблюдала за ним; взгляд ее медленно переместился с его пальцев по рукам вверх, к лицу.

Она продолжала смотреть на него. Он, все так же ни слова не говоря, передал им мороженое. Он даже улыбку из себя выдавить был не в состоянии.

— Рада была увидеть тебя снова, Генри. Хорошо выглядишь.

Сидни взяла дочку за руку и повела прочь. Когда они были посередине лужайки, она обернулась и посмотрела на него.

— В жизни своей не видывал более жалкого зрелища, — покашливая, произнес наконец Лестер. — Однажды в детстве меня оглушил доильный аппарат. Сбил с ног. Так вот, выглядел ты сейчас так, как я тогда.

— Поверить не могу, что я не сказал ни слова, — покачал головой Генри.

— Р-раз — и доилка сбила меня с ног! Я тоже ни слова не мог произнести. Только рот разевал, как рыба, — посмеиваясь, сказал Лестер. Он поднял свою палку и ткнул внука в ногу. — Ррррраззз — и все!

Генри подскочил от неожиданности.

— Очень смешно! — буркнул он и сам начал смеяться.

Эванель с Фредом сидели на каменной скамье, опоясывающей фонтан. Они помахали Сидни и Бэй, когда те прошли мимо, уплетая мороженое.

К розовой футболке Бэй была приколота аляповатая брошь, которую принесла ей Эванель, и пожилая дама почувствовала укол совести. Бэй была такой честной и так пеклась о чувствах других людей, что сочла себя обязанной надеть брошь, потому что ее подарила Эванель. Но эта брошь совершенно не подходила для маленькой девочки. Зачем Эванель вообще понадобилось давать ей такую уродливую вещь? Пожилая дама вздохнула. Она могла так никогда этого и не узнать.

— Мне как-то не по себе, — признался наконец Фред, вытирая ладони о свои отглаженные шорты.

Эванель окинула его взглядом.

— Оно и видно.

Фред поднялся и принялся расхаживать туда-сюда. Эванель осталась сидеть на своем месте, в тени скульптуры в виде дубового листа. Фред изнывал за них обоих от жары и беспокойства.

— Он сказал, что согласен поговорить со мной здесь. На людях. Он что, думает, я пристрелю его, если мы останемся наедине?

— Ох уж эти мужчины. Жить с ними нельзя, пристрелить тоже.

— Как вы можете быть такой спокойной? Как бы вы чувствовали себя, если бы ваш муж пообещал прийти и не пришел?

— Учитывая, что он мертв, я бы не сильно удивилась.

Фред уселся обратно на скамью.

— Простите.

Эванель похлопала его по колену. Фред вот уже почти месяц жил у нее в доме, и его присутствие стало неожиданно ярким пятном в ее существовании. Изначально предполагалось, что она предоставит ему временное убежище, однако Фред медленно, но верно приживался в ее доме. Они с Эванель целыми днями копались в залежах ее старья, и Фред, похоже, с удовольствием слушал истории, которые она рассказывала. Он взял на себя оплату счетов за ремонт на чердаке, и в доме появились рабочие с аппетитными задницами, от чего Эванель пришла в такой восторг, что установила внизу у лестницы кресло, чтобы наблюдать оттуда, как они работают.

Все это было так мило, по-семейному, и Фред повторял, что он заслуживает лучшего обращения, чем то, как обходился с ним Джеймс. Но порой, когда Эванель за завтраком передавала ему масло или просила подержать молоток, пока сама вешала на стену картину, он смотрел на то, что она протягивала ему, а потом на нее с такой надеждой во взгляде, что у нее щемило сердце. Вопреки всем его уверениям, он все еще втайне надеялся, что в один прекрасный день Эванель даст ему что-то такое, благодаря чему у них с Джеймсом все станет по-прежнему.

— Уже поздно, — сказал Фред. — Люди уже складывают одеяла. Может быть, я его не заметил.

Эванель увидела приближающегося Джеймса раньше, чем его заметил Фред. Джеймс был высокий и красивый. Он всегда был очень худым, прямо как в старину мрачные вдохновенные поэты с длинными пальцами и одухотворенными лицами. Эванель никогда не могла сказать о Джеймсе ничего худого. Как, впрочем, и все остальные в городе. Он работал в одной инвестиционной компании в Хикори и всегда держался отчужденно. Более тридцати лет Фред был его единственным близким другом, но внезапно все переменилось, и ни Фред, ни кто-либо другой в городе не знал почему.