Читать книгу "Торговец смертью - Лоренсо Сильва"

— Докажите! Где этот ваш новый набросок?

— На полу, возле кушетки. На нем как раз стоит один из ваших охранников. Только боюсь, что этот набросок теперь немного перепачкан моей кровью.

Охранник, наступивший на рисунок, сделал шаг назад, и Белласар поднял смятый листок, заляпанный кровью и с отпечатком ботинка на нем.

— Я видел все ваши наброски, — заявил он. — Если это один из них…

Он посмотрел на рисунок, и его голос прервался.

Малоун сделал этот набросок два дня назад, когда одержимость Сиеной заставила его взяться за карандаш и попытаться запечатлеть на бумаге идеализированный образ ее красоты.

Рот Белласара приоткрылся, словно он хотел что-то сказать и не мог. Когда же он наконец обрел дар речи, то произнес лишь одно слово.

— Потрясающе! — прошептал он.

— Да, особенно с кровью и следом от ботинка! Только рамочки не хватает!

Белласар продолжал смотреть на набросок, словно пораженный громом.

— Просто дух захватывает! — пробормотал он и, опустив рисунок, признался: — Видимо, я ошибался.

— От этого признания моему лицу стало гораздо легче.

— Я пошлю за врачом.

— Коли вы стали столь мягкосердечны, для начала прикажите вашим бандитам отцепиться от меня.

Белласар посмотрел на Малоуна тяжелым взглядом, но все же кивнул своим людям, и они одновременно, словно кто-то кнопку нажал, отпустили Малоуна.

Малоун снова вытер кровь с подбородка. Посмотрев через плечо Белласара, он увидел стоящую в дверном проеме Сиену. Ему показалось, что она одурманена еще сильнее.

Белласар тоже заметил ее.

— Причин для волнения нет, моя дорогая. Завтра ты уже сможешь позировать.

Сиена ничего не ответила. Глаза ее были наполнены черной пустотой, лицо ничего не выражало. Малоун решил, что ее, вероятно, накачали наркотиками.

5

Снаружи, на скудно освещенной террасе, ждали двое русских. Белласар направился к ним, чтобы о чем-то поговорить, а Малоун тем временем предпринял еще одну попытку запомнить их лица. Затем, решив, что не стоит глазеть на них столь пристально, он сделал то, что ему хотелось больше всего на свете, — перевел взгляд на Сиену, пытаясь понять, что могло произойти в Стамбуле, о чем она думает и что чувствует. В его груди словно что-то оборвалось, когда она вдруг отвернулась. Он не мог сказать наверняка, было ли ей страшно или она просто не хотела смотреть на его изуродованное лицо. Но если Сиена испытывает к нему хоть какое-то уважение, она могла хотя бы наградить его сочувственным взглядом. Если она только не боялась того, как отреагирует на это Белласар.

Когда тот вернулся, поговорив с русскими, он, Сиена и Малоун прошли через террасу в дом. За ними шагали три телохранителя. Когда все они поднялись на второй этаж, Белласар не терпящим возражений голосом объявил:

— С сегодняшнего дня, если вам опять захочется работать ночью, вас будет сопровождать охранник.

— Похоже, я превратился в узника?

Не удостоив его ответом, Белласар повел Сиену на третий этаж, где располагались их комнаты. Два телохранителя последовали за ними, третий остался с Малоуном. Сверху до его слуха донесся голос Белласара:

— Нет, моя дорогая, наш разговор еще не окончен.

У Малоуна екнуло сердце, но, поскольку охранник не сводил с него глаз, он сделал вид, что услышанная фраза его нисколько не интересует. Затем по ступеням поднялся грузный мужчина с медицинским чемоданчиком в руке. Теперь Малоуну было чем заняться.

Доктор привел в порядок лицо Малоуна прямо в его комнате, смыв кровь и смазав раны остро пахнущими дезинфицирующими средствами. Лишь на ту из них, которая была нанесена фонариком, на скуле потребовалось наложить пять швов. Что касается разбитых губ, то доктор сказал, что они заживут сами.

— Следите за тем, чтобы швы все время были сухими, — предупредил врач, говоривший по-английски с сильным акцентом. — Вот вам капсулы, принимайте по одной через каждые шесть часов. Это обезболивающее. Завтра я зайду проведать вас.

Когда доктор уходил, Малоун заметил в коридоре охранника. Он закрыл и запер дверь, снял с себя залитую кровью одежду и бросил ее в корзину для грязного белья. Потом, проигнорировав предупреждение врача о том, чтобы держать швы сухими, он влез в душ и подставил лицо под обжигающе горячие струи. Вода смыла кровь с его груди и рук, но сколько бы Малоун ни намыливался, сколько бы ни тер себя губкой, он все равно не мог избавиться от ощущения грязи.

«Сволочь!» — мысленно твердил он, думая о Белласаре, однако его злость уравновешивалась пониманием того, что ситуация вышла из-под контроля.

Насухо вытершись, он рискнул взглянуть в зеркало и поразился тому, насколько сильно покалечены его щека и губы. Когда его избивали, он испытывал только шок, теперь же пришла боль. Но, несмотря на это, Малоун не рискнул принять оставленные доктором таблетки. Он понятия не имел, что это за лекарство, насколько оно сильнодействующее, и вполне допускал мысль, что Белласар мог приказать доктору подсунуть ему какой-нибудь наркотик. «Ну уж нет, — сказал себе Малоун, — у меня должна быть ясная голова».

Натянув трусы и футболку, Малоун взял альбом для рисования, который всегда лежал у него на тумбочке, сел на кровать и, закрыв глаза, напряг память. Открыв их через полминуты, он принялся рисовать того русского, которого видел в день своего приезда и еще раз — сегодня ночью. Овальное лицо, глубоко посаженные глаза, высокий лоб. Он снова зажмурился, пытаясь вспомнить, какой подбородок был у русского — выпирающий или срезанный, были ли его брови прямыми или дугообразными. Вспомнив, он торопливо продолжил рисовать. Когда сходство стало несомненным, Малоун усилил его еще больше, добавив некоторые детали, которые всплывали в памяти по мере того, как он работал.

После двадцати минут непрерывного рисования Малоун наконец удовлетворился достигнутым результатом, отложил набросок в сторону и принялся рисовать второго русского — высокого, крепко скроенного мужчину с густыми бровями и грубыми чертами лица. На этот набросок у него ушло больше времени. Лишь через полчаса Малоун решил, что сумел добиться достаточного сходства. Затем он положил набросок на стол, перевернул, чтобы не возникало искушения посмотреть на него, и принялся рисовать заново, проверяя свою память. Теперь работа шла споро, и первого русского он сумел нарисовать меньше чем за десять минут. Потом он еще раз нарисовал типа с кустистыми бровями. Сравнив первые наброски со вторыми, Малоун нашел, что они более или менее идентичны. Он повторил все с самого начала еще раз и еще. Каждый новый рисунок занимал все меньше времени и ничем не отличался от предыдущих.

Убедившись, что лица этих двоих накрепко отпечатались в его памяти и что он сумеет нарисовать их в любой момент и за очень короткий срок, Малоун сложил каждый листок размером восемь на десять дюймов гармошкой, прошел в ванную комнату, поставил все эти бумажные гармошки в раковину и поджег их сверху. Это был старый трюк, который Малоун выучил еще в школе, на уроках физики: бумажные гармошки сгорали полностью и, что немаловажно, почти без дыма. «Кто сказал, что учеба — пустая трата времени?» — подумал Малоун и смыл оставшийся пепел струей воды. Он не рискнул просто порвать листы и спустить их в унитаз. Они могли случайно всплыть, как это нередко случается с туалетной бумагой, и попасться на глаза уборщице, которую Белласар, возможно, проинструктировал, приказав сообщать ему обо всем необычном, что связано с Малоуном. А если бы Белласар узнал, что Малоун рисовал русских, это стало бы для него смертным приговором.