Читать книгу "Повелитель разбитых сердец - Елена Арсеньева"

– Определенно хоть раз она это надела, – не соглашаетсяНиколь. – И, конечно, на аукционе продают вещи самых дорогих марок или ручнойработы. Иногда можно купить платье от кутюр просто по никакой цене. Да ты самаувидишь сегодня.

– Как – платье? – разочарованно спрашиваю я. – Ты хочешькупить платье?! А я думала… – Красноречивым жестом показываю на витрины сфарфором и с вышивками, потускневшими от времени. – Я думала, это будетантиквариат…

– О мон Дье, да у нас дома и так плюнуть негде! – выдаетНиколь. – Нет, меня интересует обувь. Здесь должны быть сапоги от Шанель и отСелин, это мои любимые марки. В магазине они дороги просто неприлично, а здесь…посмотрим.

Смотрю с уважением. Николь из очень состоятельной семьи, ктому же вышла замуж за «нового русского», богача, которому перепала часть тогоже наследства, которое превратило мою подругу Леру в миллионершу. То естьденежек у Николь не в пример больше, чем, к примеру, у меня. Однако,представляя себя богатой – очень богатой, супер-экстра-богатой! – я почему-товижу себя в первую очередь в каком-нибудь бутике Армани или той же Шанель,примеряющей безумно элегантное и безумно дороженное платьишко… А настоящие-томиллионерши вон где одеваются – на аукционах! Потому что денежки берегут! Иливсе дело в пресловутой практичности французов?

Тем временем Николь берет меня за руку и тянет на эскалатор.Здесь обычных лестниц нет – только эскалаторы вверх и вниз. Мы поднимаемся навторой этаж, где вдоль красного бархатного коридора тянутся десятка полторадверей. Точнее говоря, их четырнадцать. То в одну, то в другую дверь сделовитым видом заходят люди. Вот точеная дамочка в черном костюмчике от Шанель– не прибарахлилась ли на аналогичном аукционе? Еще две тетеньки, одетые слегкапопроще, но тоже очень элегантные. Запыхавшийся толстяк – абсолютно лысый,голова как бильярдный шар! По коридору удаляется какой-то мужик в шляпе (вшляпе! в здании! Какое падение нравов в стране, которая всегда была образцомгалантности и изысканных манер! С другой стороны, может, он тоже лысый истесняется этого?) и в брюках с обшлагами. Вдобавок к шляпе он еще держит рукив карманах! И за это я ему многое прощаю. Сама не знаю, почему мне так нравятсямужские брюки с обшлагами и вот эта манера ходить, сунув руки в карманы.Разумеется, оные штаны должны не уныло свисать, а следует им завлекательнообтягивать попу, а над ними должен иметь место быть элегантный пиджак, чьяшлица красиво расходится над этой самой попой. Совершенно как в данномконкретном случае.

Ой, что-то меня занесло… Сколько времени я не была смужчиной? Всего лишь каких-то две недели? Ого, целых две недели! Воздержаниемне явно не на пользу.

Обладатель сексуальных обшлагов (ха-ха!) исчезает в самыхдальних дверях, и я унимаю стук сердца. Ну почему, почему вот такому мужчине ненужна русская жена с русским же ребенком? Даже не видя его в лицо, я уже готовавыйти за него замуж.

Что? Я готова кинуться в этот «замуж»? И все из-за рук вкарманах? Извращенка!

Предаваясь таким вот разнузданным фантазиям, я даже незаметила, что Николь уже завлекла меня в комнату, где будет проходить аукцион.Она напоминает красную бархатную коробочку, уставленную такими же краснымибархатными стульями. На некотором возвышении стоит трибуна. Народу человектридцать, все больше дамы постбальзаковского возраста и преуспевающего вида. Мыс Николь, одетые более чем демократично, кажемся на их фоне какими-то наивнымипростушками, которые забрели сами не знают куда. Поспешаем усесться в последнемряду, подальше от холодных оценивающих глаз.

В это время на трибуне появляется очень высокий и оченьбледный господин во фраке и с черными волосами, стриженными каре.

– Это мсье Дезар, – шепчет мне Николь. – Мне он оченьнравится.

Да, симпатичный дядька. Более всего он напоминает дирижераклассического оркестра. Правда, в руках у него не дирижерская палочка, амолоток.

Взойдя на трибуну, мсье Дезар несколько мгновений озираетзал, а потом делает знак какому-то дядьке в униформе с надписью на рукаве:«Drouot», то есть «Друо». Ох уж это французское произношение…

Дядька мигом выносит большущую черно-белую сверкающуюкоробку, при виде которой в зале начинается некоторый оживляж.

– Лот номер один – пара демисезонных сапог от Шанель, новые.Размер тридцать шесть.

Николь поворачивается ко мне и кивает. Значит, это тесапоги, которые ее интересуют. Да, они ничего себе. Помощник аукциониста открылкоробку и продемонстрировал нам обувку. Очень миленькие. Красно-коричневаякожа, которая обольет ногу, как может облить только очень дорогая и мягчайшаякожа. Высокий, изящный и в то же время удобный каблук. Полупрактичные,полувыпендрежные сапожки для женщины, которая не только много ездит в своемавто, но и много времени ходит пешком. Короче, сапоги вполне соответствуютсвоему «заслуженному имени».

Эх, если бы они были не тридцать шестого, а моего сороковогоразмера, я бы тоже на них положила глаз. А впрочем, цена их навернякапревосходит весь мой парижский бюджет. Поэтому дергаться не стоит. К тому же уменя очень высокий подъем, который доставляет мне массу хлопот. Вот такаямодель мне бы точно не подошла, сапоги наверняка не застегнулись бы нащиколотке… «Зелен виноград!» – как сказала бы Лиса из басни Эзопа, а может,Лафонтена. А может, даже и дедушки Крылова. Теперь, когда я философскиобосновала, что эти фасонные сапожки мне и даром не нужны, жить становитсячуточку легче.

– Итак, начинаем, господа, – раздается голос Дезара. –Стартовая цена двадцать евро.

Что?!

Да разве могут сапоги от Шанель продаваться за 20 евро?!Просто фантастика. Надо ловить момент и не упускать его!

Я пихаю Николь в бок, однако она и без меня уже поймаламомент и вскинула руку. Ага, мы успели первые, ура! Я жду, что мсье Дезарсейчас начнет декламировать:

– Двадцать евро – раз, двадцать евро – два…

Однако он только улыбается Николь и восклицает, помахиваямолотком над залом:

– Тридцать евро, господа! Тридцать евро!

Оговорился, что ли?

Николь еще только поднимает руку, а в другом конце зала ужевзлетел каталог, зажатый в чьих-то густо унизанных кольцами пальцах. Дезармигом повернулся в ту сторону, простирая вперед молоток:

– Сорок евро! Сорок евро за демисезонные сапоги…

И вот уже он снова смотрит в нашу сторону:

– Пятьдесят евро! Пятьдесят – раз…

И уже весь подался в противоположном направлении:

– Шестьдесят!