Читать книгу "Ораторское искусство с комментариями и иллюстрациями - Марк Туллий Цицерон"

– Ну, по мне, так уж лучше бояться Цербера, чем так непоследовательно рассуждать.

– Почему же непоследовательно?

– Потому что ты говоришь, что они не существуют, и в то же время – что они существуют. Где же твой здравый смысл? Ведь утверждая, что они несчастны, ты признаешь, что они существуют, хотя и говоришь, будто они не существуют.

– Нет, я не настолько глуп, чтобы это иметь в виду.

– Тогда что же ты имеешь в виду?

– Я хочу сказать, например, что несчастен Марк Красс, которого судьба лишила стольких его богатств, несчастен Гней Помпей, который лишился своей великой славы, несчастны все, кому не дано более видеть света.

Собеседник считает, что смерть – несчастье прежде всего для знаменитых людей, потому что после кончины они лишаются наслаждения славы. Но этот аргумент, как показано ниже, не может быть убедительным, потому что различие между славой и бесславием безмерно меньше различия между существованием и несуществованием. Поэтому если считать само несуществование несчастным, то любой смертный несчастен с самого рождения, потому что обречен несуществованию.

– Ты опять возвращаешься к тому же. Если все они несчастны – значит, они еще существуют; а ты говорил, что мертвые перестают существовать. Если они перестали существовать, то их нет, а если их нет, то они не могут быть несчастны.

– Как видно, я неправильно выразил мою мысль: само несчастие, по-моему, в том и состоит, что ты существовал и вот уже не существуешь.

– Как? Неужели это еще хуже, чем совсем не существовать? Ведь получается, что и те, кто еще не рожден, уже несчастны, ибо не существуют, и мы сами, еще не рожденные, были несчастны, ибо нам предстояло умереть и стать несчастными после смерти. Вот беда, что я никак не припомню, был ли я несчастен до рождения; если у тебя память получше, то скажи, не припоминаешь ли ты?

– Ты шутишь так, словно я не мертвых назвал несчастными, а неродившихся!

– Именно это ты и сказал.

– Да нет же: я сказал, что несчастие – в том, чтобы существовать и вдруг перестать существовать.

– Опять ты не замечаешь противоречия! Разве не противоречие – говорить, что тот, кого нет, несчастен, или счастлив, или каков бы то ни было? Разве, глядя на склепы Калатинов, Сципионов, Сервилиев, Метеллов за Капенскими воротами, ты думаешь, что все эти усопшие несчастны?

Капенские ворота – римские ворота, за ними начиналась Аппиева дорога, вдоль которой были обустроены захоронения великих людей. Смысл аргумента: посмертная слава противоречит идее несчастья, даже если мы будем настолько сочувствовать умершим, что считать их совершенно несчастными.

– Раз уж ты стараешься поймать меня на слове, я скажу так: они не вообще несчастны, а несчастны только потому, что не существуют.

– То есть ты не говоришь: «Марк Красс – несчастен», а говоришь «Несчастный Марк Красс!» – и только?

Смысл аргумента: встав на позицию чистой эмпатии, нельзя построить завершенное суждение «А есть Б» или «А обладает свойством Б», так как в ситуации эмпатии сочувствие обстоятельству предшествует пониманию логической структуры обстоятельства.

– И только.

– Но ведь все равно: что бы ты ни заявлял таким образом, ты неизбежно заявляешь, что нечто или существует, или не существует! Или тебе не довелось даже пригубить диалектики? Первое ее правило (άξίωµα по-гречески; сейчас мне хорош и такой перевод, а если найдется лучше, то воспользуюсь и другим): всякое высказывание есть то, что или истинно или ложно. Стало быть, когда ты говоришь: «Несчастный Марк Красс!», то этим ты или говоришь: «Марк Красс – несчастен» (истинно это или ложно – разговор особый), или же вообще ничего не говоришь.

Аксиома – правило, принимаемое без доказательств. Цицерон настаивает на том, что даже эмоциональные восклицания могут быть рассмотрены как суждения, проверены на истинность или ложность, и в этом состоит правило «диалектики» как искусства рассуждения. Для диалектика важно не как что-то сказано, но как это вписывается в порядок рассуждения.

– Ладно, я согласен, кто мертв – тот не несчастен; ты добился-таки, чтоб я признал: кто не существует, не может быть несчастен. Ну а мы, те, кто живет, чтобы умереть, – разве мы не несчастны? Возможна ли в жизни радость, когда денно и нощно приходится размышлять, что тебя ожидает смерть?

– Напротив! Да понимаешь ли ты сам, насколько облегчаешь ты тяжесть горькой нашей людской доли?

– Как это?

– А вот как. Если бы и в смерти мертвые были несчастны, то над жизнью нашей царило бы бесконечное и вековечное зло; теперь же я вижу тот предел, достигнув которого, можно уже более ничего не бояться. Право, мне кажется, что ты вторишь мысли Эпихарма, писателя умного и остроумного, как все сицилийцы.

Эпихарм (ок. 540–450 до н. э.) – сицилийский комедиограф. Одно изречение из его комедий можно перевести следующим образом: «Пока смерти нет, нечего бояться, раз ее нет, а когда смерть наступила, некому бояться». Эпихарму в Риме подражал Энний, но далее Цицерон приводит изречение в своем поэтическом переводе, это означает, что, скорее всего, поговоркой в Вечном городе оно не стало.

– Что это за мысль? Я не слыхал о ней.

– Постараюсь сказать ее тебе на нашем языке: ты ведь знаешь, что я так же не люблю перебивать греческой речью латинскую, как и латинской греческую.

Хотя образованные римляне изучали греческий язык, щеголять греческими цитатами и даже греческим акцентом (придыхание глухих согласных) считалось дурным тоном. Поэтому Цицерон, любивший вставлять греческие слова в свои трактаты, употреблял впечатляющий рискованный прием. Греки так же, хотя и заимствовали ряд латинских слов (например, «диктатор») не хотели пускать в свои тексты иноязычные слова, нарушающие ритм речи и привычки восприятия.

– И совершенно правильно. Но какую же мысль высказал Эпихарм?

– Мертвым быть – ничуть не страшно, умирать – куда страшней.

– Да, я догадываюсь, как это будет по-гречески. Но что же? Ты заставил меня признать, что мертвые несчастны быть не могут; заставь теперь признать, что и обреченные на смерть тоже не несчастны!

– О, это не составит труда; но «нет, стремлюсь я к большему».

– Как это не составит труда? И что это за «большее»?

Большее – в данном случае технический термин для обозначения аргумента, значение которого превышает значение предыдущего аргумента, например, включающего в себя не только отрицание, но и положительное утверждение, как мы сейчас увидим.

– А вот что. Ведь если после смерти нет никакого зла, то и сама смерть не есть зло, так как тотчас за нею наступает посмертность, в которой, по твоим же словам, нет никакого зла. Стало быть, неизбежность смерти не есть зло: она – лишь переход к тому, что не есть зло, как это мы сами уже признали.