Читать книгу "Моя бабушка - Лермонтов - Маша Трауб"

– У вас что, из всего села всего десять человек выживут? Остальные умрут?

– Противогазов больше нет. Нигде, – сказала бабушка, промолчав, что у одного противогаза была оторвана трубка, у другого выбито стекло, в третьем можно было сразу задохнуться. А четвертый и пятый наспех сшиты из куска брезента и водопроводных труб.

– При чем тут противогазы? – завопил горсовет. – Остальные люди где? Где старики и дети? Они должны первыми спасаться! Учения должны быть массовыми! Вы слышите, массовыми! И лица должны быть живыми! Где у вас живые лица? И где военком? Кто командует учениями?

Бабушка не стала сообщать райсовету, что военком присутствовать на учениях никак не мог – уехал в город на свадьбу племянницы по мужу старшей дочки двоюродной сестры жены. И если бы ему пришлось выбирать – учения или жену, то он бы выбрал жену, которая не собиралась пропускать эту свадьбу даже под угрозой атомного взрыва.

– А что должны делать остальные люди… которые без противогазов? – уточнила бабушка.

– Как что? Это же гражданская оборона! Учения! Вот и пусть учатся! Неделю на подготовку!

Бабушка положила трубку. Как нужно учиться, она не знала. Чего ждет от нее райсовет, не понимала. Как можно снять живые лица в противогазах – тем более. И уже готова была проститься с должностью главного редактора газеты. Алан достал коньяк, чтобы обмыть свой уход с поста главы сельсовета. Только Алику ничего не угрожало. Он все равно не остался бы без работы – рубил бы кур у Альбины в «Кафэ-Рэсторане».

– Что будем делать? – спросила бабушка.

– Не знаю. Надо быстро решить. Траву жалко – пропадет, а я ее уже обещал совхозу, – ответил Алан.

– Алик, что ты предлагаешь по кадру?

– Ну, этих в противогазах оставляем, детей можно выстроить в колонну по парам, еще группу положить лицом в землю. Пусть голову прикрывают.

– Это же не бомбежка, а химическая атака, – напомнила бабушка, – и райсовет требует лиц.

Алик выдал матерную реплику и извинился. Алан выпил залпом коньяк и налил еще.

– Ладно, завтра утром, пока трава не пожелтела, выведем людей на поле. Будем импровизировать. Алик, идея с детьми в колоннах мне нравится. Снимем все варианты. Дети идут строем, кстати, куда они могут идти? В бомбоубежище? Надо уточнить, где спасаются от химических атак, чтобы сделать подпись к фото. Нет, бомбоубежище не подходит – у нас его нет. Надо придумать, куда вести детей. Следующий кадр – люди надевают противогазы. Подумай, что еще сделать с людьми. В любом случае снимаем завтра. Даже если мы потеряем работу, хоть скотина не будет голодная и трава не пропадет. И да, Алан, проследи, чтобы военком был на месте. Алик, сделай его отдельное фото.

Наутро был объявлен общий сбор по селу. Пришли все – женщины, старики, дети. Некоторых детей родители нарядили в парадную форму и прицепили белые банты, как делали всегда, когда устраивался общий сельский сбор. Детей выстроили в колонну. Женщин отвели к старикам, чтобы каждая делала вид, что помогает увести пожилого человека. Все были злые, нервные, дети выпадали из колонны, молодежь уже с ненавистью смотрела на противогазы. Старики норовили присесть на лавочку, женщины искали тень и обсуждали недостиранное белье, недоваренное варенье и прочие хозяйственные дела.

Алик бегал по полю и пытался что-то снять. Алан делал попытки удержать в более или менее стоячем виде военкома, которого доставил водитель Эльбрус часом раньше, вытащив из-за стола.

И вдруг раздался шум. Все задрали головы и уставились в небо. Над головами пролетел самолет-кукурузник. Сделал круг и зашел на новый. Кукурузник летел так низко, что дети невольно присели. Женщины кинулись к детям.

– Что случилось? – кричали все.

Никто не знал, откуда над полем появился кукурузник и почему не улетает.

Зайдя на третий круг, кукурузник выпустил нечто, похожее на облако. Дети закашлялись, женщины стали хватать детей и стариков и уводить их с поля, молодые парни нацепили противогазы. Алик снимал. Военком глотнул из фляжки. Лица испуганных детей, ополоумевших от ужаса женщин, стариков, которые смотрели в небо и никуда не бежали. Они принимали судьбу в любых ее проявлениях, пусть даже в полете кукурузника. Бабушка пыталась призвать всех к спокойствию, что было бесполезно. Она кричала, что это кукурузник и бояться нечего. Ну залетел не туда, с кем не бывает? Алан с военруком пили коньяк, как в последний раз.

Кукурузник зашел еще на один круг и снова выпустил облако. Нет, на поле не началась паника. Дети сами выстроились в колонны и послушно пошли. Женщины под руки выводили стариков. Молодые ребята сорвали с себя противогазы, отдали их детям и бросились помогать женщинам. Бабушка стояла посреди поля. Она была в ужасе. От того, что люди ее не слышали. Она кричала, что это кукурузник, что никакой химической атаки нет, но люди… им было страшно.

Алик продолжал щелкать затвором.

Варжетхан в сопровождении врачей местной больницы оказывала первую помощь – дети кашляли, матери хватались за сердце.

Уже поздно вечером Алик, бабушка, Алан и Варжетхан, которая весь день бегала по селу со своими настойками и помогала в местной больнице, собрались в редакции. Алик выложил на стол фотографии, которые успел проявить и напечатать, чтобы выбрать одну и отправить на согласование в горсовет. Все молчали. Никто не знал, что сказать. Алик все-таки был гениальным фотографом. Он снял все – страх, ужас, горе, обреченность, героизм, панику, самопожертвование. Бабушка в парадном костюме и в орденах посреди поля. Кричит куда-то в небо. Военком, застывший на месте как вкопанный. Варжетхан, склонившаяся над стариком. Что просил райсовет? Лица? Лиц было много. Все молчали, разглядывая фотографии. Зашла Альбина и принесла еду – никто с раннего утра ничего не ел. Она смотрела на фото, разложенные на столе, и плакала. Тихо и беззвучно. Как плачут женщины в моменты настоящего горя. Все ждали, что скажет бабушка.

– Так, мы ничего отправлять не будем, – наконец, произнесла она. – Мы дадим фото на первой полосе. Без текста. Только фотографию. Под заголовком про возможную химическую атаку. И все остальные фото на развороте. Без подписей. Алик, выбери на свой вкус. На свой, – подчеркнула бабушка. – Узнаю, кто там летал, лично убью.

Газета вышла с фотографиями, которые не прошли согласование. Номер разошелся по соседним селам. Газету передавали соседям, плакали. Черно-белые фотографии. Лица. Изрытое поле. Лица стариков, детей. Противогаз с сорванным шлангом. Ужас в глазах парня, которому достался противогаз без стекол. Женщины, которые выводят стариков и детей. Ребенок, которому молодой парень пытается надеть противогаз. Вся газета была посвящена угрозе химической атаки.

– Нас всех уволят, – сказал Алан.

– Ну и пусть, – ответила бабушка, любуясь номером и складывая газету в отдельную папку, в которую попадали только те номера, которые ей были по-настоящему дороги.

– Что делать с Тенгизом? – спросил Алан.