Читать книгу "Лиля Брик. Любимая женщина Владимира Маяковского - Владимир Дядичев"

Однако пора уже обратиться и к основному корпусу переписки Маяковского и Лили Брик, представленной в книге Бенгта Янгфельдта.

И здесь нас ожидает также немало сюрпризов.

Немного статистики. Всего в книге представлено 416 текстов – писем, записок, телеграмм. Но вот парадокс! Почти три четверти из этого числа – 298 – относятся к периоду 1924–1930 годов, то есть к периоду, когда Маяковский был уже «свободен от любви»!.. А если к этому добавить еще 36 писем-записок 1923 года, когда «в отношениях между Маяковским и Л. Ю. произошел сдвиг», что же остается на собственно «любовную переписку»? Менее пятой части?!

Напомню, что вся эта переписка – из архива Л. Ю. Брик. Можно, конечно, предположить, что переписка первых лет просто хуже сохранилась – война, революция, опять война, переезды, квартирные мытарства. Все это, безусловно, имело место. Но главным было не это. Именно с 1924 года Маяковский превращается в «кочующего поэта». Лекционно-поэтические турне, длительные заграничные командировки, отчетные выступления по Союзу и т. п.

Аналогов такой «подвижности» среди советских писателей того периода практически нет [См. напр.: Катанян В. А. Маяковский. Литературная хроника; М., 1985; Лавут П. И. Маяковский едет по Союзу. М., 1968].

Хотя внешне отношения поэта с Бриками остаются вполне «добросердечными», но жить под одной крышей с ними ему становится морально все труднее. В Москве поэт задерживается лишь тогда, когда этого требуют издательские или театрально-постановочные дела либо недомогание.

В этом кочевом образе жизни ничего не меняется и после получения Маяковским отдельной четырехкомнатной квартиры в Гендриковом переулке для себя и Бриков, «куда он переехал с Бриками в апреле 1926 г., после завершения необходимого ремонта». Более того, желание поэта окончательно размежеваться с Бриками переходит на практические рельсы. Брики теперь как-то устроены с жилищем, какие-то сугубо моральные обязательства перед ними Маяковским выполнены. И, еще не успев как следует отпраздновать новоселье, поэт в апреле же вступает в жилищный кооператив, уже персонально! Дата вступления в учетной карточке – 30.IV.1926 (Государственный музей В. Маяковского).

В дальнейшем он вновь и вновь вступает в жилищные товарищества – в 1928 году, в 1930 году. [Интересен и такой факт. 4 декабря 1929 года в клубе «Пролетарий» Маяковский присутствовал на организованном редакцией журнала «Даешь» обсуждении рабочей аудиторией пьесы «Баня». В конце вечера его попросили прочитать несколько своих стихотворений. Поэт, как свидетельствует стенограмма, в заключение сказал: «Товарищи, я даю обещание аудитории прийти на специальный стихотворный вечер рабочих, а сейчас прочту еще одно стихотворение о предоставлении мне жилой площади. Хотя у меня такой еще нет, но она мне очень нужна (смех, аплодисменты. Читает)» (Маяковский В. Полн. собр. соч. М., 1959. Т. 12. С. 400). Речь, очевидно, идет либо о стихотворении «Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру», написанном в январе 1928 года, либо о только что написанном стихотворении на подобную же тему «Отречемся» (первоначальное название «Старое и новое». Дата под стихотворением – 22–23 ноября 1929 г.). Таким образом, «жилплощадь» (а точнее, «семью») в Гендриковом поэт своей не считал! Хотя охранное письмо (ордер) на эту квартиру от Моссовета получил именно Маяковский, а не Брики. Прекращение жизни со своими «ближайшими друзьями» Бриками «и духовно, и большей частью территориально, вместе» осознается поэтом насущнейшей необходимостью.]

Изучение рассматриваемой переписки отечественными исследователями в общем контексте биографии и творчества Маяковского, по существу, только начинается. Мои наблюдения неизбежно фрагментарны и не претендуют ни на полноту, ни на окончательность выводов.

По первой сотне писем (и комментариям к ним) можно довольно детально проследить, как в переписке Маяковского и Бриков вырабатывался и устанавливался определенный оформительский «этикет», все эти ласкательно-«зверячьи» обращения и подписи – Лисик, Кисик, Детик, Кис, Волосит, Кошечка, Щен, Счеп и т. д. Многочисленные «целую», «тоскую», «скучаю» и т. п.

В целом (но не всегда!) этот антураж сохраняется и после «сдвига в отношениях» между Маяковским и Л. Ю., в письмах 1924 – 1925-го и последующих годов. Понятно (но это надо здесь подчеркнуть!), что он уже не несет прямой смысловой нагрузки, а в значительной степени является лишь формальным атрибутом установившегося почтового оформления.

Если же отбросить весь этот иронично-любовно-«футуристический» антураж, то останется одно, главное: деньги, деньги, деньги.

Маяковский (речь идет о письмах уже после 1923–1924 гг.): «Завтра посылаю телеграфно деньги», «Послал телеграфно 250 долларов», «Получила ли ты деньги? Я их послал почтой», «Получи сорок червонцев Молодой гвардии». И обратно «любовные» послания – от «переведи немедленно телеграфно денег» до «Очень хочется автомобильчик. Привези, пожалуйста!»

А сколько еще червонцев было получено Бриками без почтово-телеграфного посредничества – «телефонно», «очно».

В адресованных Брикам письмах поэта встречается и такое выражение: «Я выдоен литературно вовсю». Да, доить эти ребята, эти «ближайшие друзья» умели. И Маяковский работал на износ.

В этой же «любовной» переписке Маяковского с Л. Брик существует один весьма любопытный пробел. За все три месяца своего пребывания в США в 1925 году Маяковский не написал ей ни одного письма! Он ограничивался лишь посылкой кратких, чисто деловых телеграмм, с большими – до месяца! – перерывами. Нередко – лишь после двух-трех телеграфных напоминаний Лили Юрьевны. Так, телеграмма из Москвы в Нью-Йорк 18 августа 1925 г.: «Скучаю, люблю. Телеграфируй. Лили» – остается без ответа. 4 сентября – новое напоминание: «Куда ты пропал. Лили».

На эту настораживающую особенность их переписки еще по «неполной информации» – письмам и телеграммам, опубликованным в 65-м томе «Литературного наследства» в 1958 году, – обратил внимание американский исследователь Эдвард Браун [Brown E. Mayakovsky. A Poet in the Revolution. Prinseton, 1973. P. 290]. Высказав свои соображения о возможных причинах этого, он отметил, что столь длительное молчание Маяковского давало, конечно, Лиле Юрьевне повод для беспокойства.

Действительно, беспокоиться было от чего. Такая невнимательность – при существовавшей договоренности, что Маяковский постарается на месте «пробить» визу в США и для Лили Брик! Такая необязательность, притом что сама Лиля Юрьевна нервничала, «сидя на чемоданах», не зная, то ли дожидаться визы в США, то ли ехать на отдых в Италию. (Какой, кстати, ограниченный выбор был у бедняжки! В те-то, весьма «спартанские» времена. И все – за счет Маяковского!)

В. Маяковский во время своей поездки в Америку. 1925 г.

И дело тут, конечно, не в отдаленности. Ведь и из Гаваны, и из Мексики, где Маяковский побывал, прежде чем пересечь границу Соединенных Штатов, он исправно посылал в Москву и подробные письма-отчеты, и довольно пространные телеграммы. Но вот – США. 16 октября Лиля Юрьевна телеграфно сообщает Маяковскому в Нью-Йорк, что она уже выехала в Италию и ждет от него дальнейших известий по адресу Постпредства в Риме. Поэт же 19 октября чисто механически посылает ей очередную «дежурную» телеграмму по-прежнему в Москву!