Читать книгу "Лиля Брик. Любимая женщина Владимира Маяковского - Владимир Дядичев"

Да, и сухость, и редкость телеграмм, и невнимательность поэта весьма красноречивы.

В Нью-Йорке Маяковский регулярно встречается с семьей своего друга юности Давида Бурлюка, у которого подрастают двое сыновей. Здесь поэт встретил и полюбил Элли Джонс. Это была его первая любовь после столь болезненно пережитой им любовной драмы 1922–1923 годов с Лилей Юрьевной.

Именно здесь поэт особенно остро почувствовал необходимость разорвать слишком затянувшееся для него тягостное «тройственное согласие», необходимость покончить с этим якобы «семейным счастьем» в обществе своих «ближайших друзей» Бриков. Отсюда, издалека, такой разрыв представлялся не только вполне естественным и необходимым, но и, по-видимому, не слишком уж сложным практически. (Отдадим должное и интуиции Брик. В письме от 3 августа 1925 года она пишет Маяковскому в Нью-Йорк: «Кланяйся Бурлючку. Какой он? Не смей забывать меня!!! Твоя Лиля».)

Вернувшись из США в Европу, поэт 14 декабря 1925 года встречается с Лилей Брик в Берлине.

Она специально приезжает сюда из Италии. Но именно после возвращения Маяковского из Америки его отношения с Л. Ю. Брик изменились. Они больше никогда не были близки физически. Лиля Юрьевна традиционно трактует этот факт «в свою пользу»: «Когда он вернулся из Америки, он не стал требовать нашей физической близости. Он был достаточно умным и все, конечно, хорошо понимал, он как бы сказал себе: “Если я буду настаивать на своих притязаниях, она вообще может бросить меня”. И это было действительно так, т. к. я уже решила больше не продолжать наши интимные отношения» Что ж, будем считать, что «экстрасенсорные» способности Лили Юрьевны помогли ей предугадать намерения самого Маяковского. В этот же вечер, 14 ноября, в берлинской гостинице поэт зашел в ее номер, дверь которого была предусмотрительно не заперта, и, к ее удивлению, заявил: «Спокойной ночи. Больше я никогда не буду к тебе приставать» [Ann and Samuel Charters. I love: Te story of V. Mayakovsky and Lili Brik. New York, 1979. P. 279].

Как видим, приняв принципиальное решение о разрыве с Бриками, Маяковский остается честным, чистым и в личных отношениях с Лилей Юрьевной. А прибыв в Москву, поэт сразу же начинает уже упоминавшиеся квартирно-кооперативные хлопоты. Затем, еще не отдохнув как следует после полугодового зарубежного путешествия, уже в январе выезжает в лекционное турне по стране.

Любопытно, что вскоре, в февральских (1926 г.) телеграммах из Ростова, Краснодара, Баку в Москву, Маяковский вновь проявляет халатное невнимание к сообщениям Лили Юрьевны об изменениях в ее адресе.

Итак, перед нами – целая серия формальных «отписок» человека, живущего своей особой жизнью, занятого своими заботами. Лишь по деловой необходимости, из деликатности, из боязни очередного безобразного скандала (вспомним, например, «размолвку» декабря 1922 г.) поэт продолжает переписку, сохраняя ее «ритуальные» стилевые особенности. (И заключительный аккорд. 1930 год. Ося и Лиля Брики вояжируют по Европе: Англия – Голландия – Германия. 7 апреля 1930 года из Лондона в Москву отправлена открытка с игриво-капризным текстом, адресованным Маяковскому и его собаке Бульке: «Милые щенки. Придумайте, пожалуйста, новый текст для телеграмм. Этот нам надоел. Лиля, Ося». На открытке – почтовый штемпель получения: «Москва, 11.4.30». Через три дня Маяковского не стало.)

Все эти «мелочи», к сожалению, не находят должного отражения в комментариях Б. Янгфельдта, ибо не укладываются в принятую им «концепцию Маяковского». Зато, комментируя фразу из письма Маяковского от 15 июля 1926 года из Крыма в Москву – «Я получил за чтение перед санаторными больными комнату и сел в Ялте на две недели», – Б. Янгфельдт сообщает, что «в начале августа Маяковский и Л. Ю. Брик провели вместе около двух недель в пансионе “Чаир” близ Кореиза». Подтверждением этому, очевидно, должна служить и известная фотография, приводимая в изоблоке книги: «Л. Ю. Брик и В. В. Маяковский. Пансион Чаир, Крым. Август 1926 г.». Действительно, на фруктовом киоске на заднем плане фото можно прочесть название «Чаир». Однако В. А. Катанян в своей «Литературной хронике Маяковского» (в том числе и в ее последнем, 5-м издании 1985 г.) писал по этому поводу: «В каком санатории жил Маяковский – неизвестно». Неужели Василий Абгарович, исследователь весьма дотошный и скрупулезный, последние 40 лет проживший с Л. Ю. Брик, так и не удосужился уточнить у нее этот факт?

Известно, однако, другое: летом 1926 года Л. Ю. Брик провела две недели в Крыму с поправляющимся после тюремного заключения А. М. Краснощековым. Если же посмотреть на упомянутую фотографию, на ней можно легко увидеть возле сидящей на скамье Л. Ю. мужскую трость (!). Она хорошо видна на фоне светлого платья Брик. Маяковский, сидящий на отдельном стуле, в свою очередь, также держит в руках традиционную для него массивную палку. Не Александр ли Михайлович, оставив свою тросточку, дал возможность запечатлеть (или сам запечатлел) это непродолжительное свидание нашей «пары»?

Нет, пансион «Чаир» памятен для Маяковского отнюдь не совместным фотографированием с Брик. Тут поэт познакомился с Наташей Хмельницкой, студенткой из Харькова. Были письма, встречи. В воспоминаниях Б. Я. Горожаниной, жены харьковского друга поэта (Государственный музей Маяковского), читаем: «О Наташе Хмельницкой Маяковский говорил, что «хорошая бы была она ему жена, да не знает, что на это скажет его рыжий котенок» (т. е. Л. Ю. – В. Д.).

И здесь мы прикасаемся к одной из граней жизненной драмы поэта, человека, выглядевшего настоящим «горланом-главарем» в своей общественной ипостаси и почти беззащитного, очень ранимого, весьма мягкого, даже нерешительного в узком «семейном» кругу.

Момент окончательного шага, кардинального «территориального» и иного размежевания с Бриками постоянно оттягивается, откладывается. Как за своего рода спасательный круг, способный «бесконфликтно» вытолкнуть его из болота «ближайших друзей», хватается Маяковский за попытки жениться то на Н. Брюханенко, то на Т. Яковлевой, то на В. Полонской.

«Необеспеченность тыла» угнетает поэта, несомненно, сказывается и на его творческой деятельности. «В работе сознательно перевожу себя на газетчика. Фельетон, лозунг» («Я сам», главка «1926-й год», добавленная к прежнему тексту 1922 г. в 1928 г.). Антимещанская, антибытовая тема, сатирическая струя творчества (и ранее сильные у Маяковского) в этот период приобретают прямо-таки шекспировское звучание. Одновременно строятся некие идеализированные схемы стерильного «будущего», якобы автоматически «снимающего» всякие «бытовые» коллизии («Клоп», «Баня», «Письмо Кострову» – о «ревности к Копернику» (?!) и т. д. и т. п.). Трагедия поэта, пытающегося разрешить конкретную личную жизненную драму методами социально-идеологического уровня.

Конечно, не дремлют и его «ближайшие друзья». Поэту вновь в качестве эликсира жизни рекомендуется чтение «любимой книги» – «Что делать?» Чернышевского. («Любимой» – для кого?) По воспоминаниям, это была последняя книга, которую Маяковский читал перед смертью. В повседневном общении Лиля Юрьевна не упускает случая намекнуть на «непропорциональность фигуры» Маяковского, некрасивые зубы. Поддерживаются его сомнения в том, что женщин привлекает к нему не чувство, а слава поэта. В общем, несмотря на фактический разрыв «любовных отношений», Лиля Юрьевна продолжает настойчиво и ревниво опекать В. Маяковского.