Читать книгу "Дуэт для одиночества - Алёна Жукова"

Этот спектакль вполне удался. Лиза с интересом выслушала профессиональный разбор ее исполнительских особенностей и даже согласилась с некоторой критикой. На предложение Этьена еще раз встретиться она ответила согласием. Их первое свидание, начавшееся еще до полудня поездкой в Авиньон и прогулкой по садам Rocher des Doms, а закончившееся после полуночи в уютном ресторанчике бокалом местного Сhateauneuf du-Pape, практически стало последним. Все, что происходило дальше, правильнее было бы назвать прелюдией семейной жизни, поскольку Этьен в первый же вечер сделал неожиданное признание.

– Увидев вас и влюбившись с первого взгляда, я загадал, что если вы, уходя, отыщете меня глазами, то станете моей женой. Я специально пересел и очень боялся, что этого не случится. И вот когда я увидел, что вы смотрите по сторонам, я сорвался с места и, как заяц, рванул навстречу вашему взгляду. Я хочу, чтобы вы стали моей женой.

Лиза спокойно ответила согласием, осчастливив Этьена, но удивив и разочаровав себя. О любви ее никто не спрашивал, и она тоже старалась об этом не думать. Этьен был хорош собой, умен, обаятелен. Он ей, конечно, нравился. Но она боялась, что может расколоться в постели, как радистка Кэт из «Семнадцати мгновений весны», которая во время родов кричала «Мама!», и выкрикнуть Пашино имя. Такое с ней случалось постоянно, но ее обкуренные партнеры по этому поводу не напрягались, а приемщика стеклотары тоже звали Пашка. Но ничего подобного не случилось, как не случилось особенного разочарования или потрясения. Вскоре состоялась официальная помолвка, на которую была приглашена многочисленная родня. Семейное древо в реальности напоминало гигантскую секвойю, местами экзотически дикую, местами хорошо ухоженную, но окультуренную по законам внутренней селекции. Лизин пальчик украсило старинное колечко с пчелой. Это был фамильный герб древнего рода. Она переехала в дом Этьена. Там быстро подружилась со зверьем. Даже сиамские кошки великодушно снизошли и позволяли гладить и чесать за ушком.

Свадьбу решили отпраздновать в узком кругу родственников, но за время подготовки торжества круги, как на водной глади, разрослись до невероятных размеров. Казалось, что половина Франции непременно прибудет и почтет за честь… Родовая базилика не вмещала всех прибывших, а молодые сразу после ритуальных церемоний укатили в путешествие по Европе. Этьен предлагал Лизе кругосветное путешествие, но она попросила провести медовый месяц в Италии. Он удивился тому, что ее тянуло только туда и ехать куда-либо еще ей не хотелось. Еще одной неожиданностью стало для него упорное желание Лизы найти маленький городок под Римом с каким-то невзрачным фонтаном.

Название городка она не помнила, и фонтан, видимо, не был архитектурной достопримечательностью, а на вопрос – почему это для нее так важно, обещала когда-нибудь рассказать. Они исколесили прибрежные городки, останавливаясь в них на день-два, и находили разные фонтаны. Этьен шутил, уж не ищет ли Лиза клад, замурованный ее царственными предками под струями фонтана. Она смеялась и утвердительно кивала головой. Однажды в одном из городков они вышли на небольшую площадь, и Лиза остановилась как вкопанная – впереди по ходу возвышался неказистый фонтан. Этьен с интересом посмотрел на жену. Она легонько погладила шершавые камни.

– Где копать? – съехидничал Этьен.

Лиза ничего не ответила. Подняв намокшие глаза, сказала:

– Пошли!

Больше фонтанов они не искали. Переехав в Неаполь на роскошную запущенную виллу родной тетки, приезжавшей сюда крайне редко, но отвергающей даже мысль о продаже, Этьен погрузился в сладостную нирвану любви и покоя. Лизе нравилось плескаться в теплом море, гулять под пятнистыми платанами по улице Гарибальди. Неаполь, раскинувшийся амфитеатром в бухте Тирренского моря, напоминал ей родной город, а она, покрываясь бронзовым загаром, все больше походила на итальянку. Этьен любовался ее грацией и жалел, что не родился художником. Лизе тоже было удивительно хорошо и спокойно рядом с мужем. Никогда не знавшая отца, она нашла в Этьене то, что искала: заботу и защиту. А Этьен, давно созревший для отцовства, перенес нереализованный потенциал на жену. Она засыпала у него на плече под чтение французских сказок для детей, а днем читала вслух отрывки из подобранной им литературы, он исправлял, объяснял и очень терпеливо, шаг за шагом, обучал правильно и красиво говорить. Уроки не прошли даром, и Лиза все реже комплексовала в обществе друзей-интеллектуалов и разношерстной родни, удивляясь самой себе, когда неожиданно плавно и легко складывалась фраза. Иногда даже пугалась этого, как человек, который знает, что плавать не умеет, но брошен в открытое море и вынужден барахтаться. Он плывет до тех пор, пока не вспоминает, что плавать не умеет, и в этот момент – идет камнем на дно. Труднее всего было заставить себя поверить в то, что можно заговорить на чужом языке, и это так же естественно, как водить автомобиль, играть на рояле и много всего такого, что кажется невозможным в начале обучения и что потом становится твоей второй натурой.

Языковой дискомфорт проходил, а вот душевный – нет. Живя в сказочном воплощении обывательской мечты о счастье и богатстве, она не чувствовала радости, той внезапной, острой, как толчок трамплина и полет в пустоту. Ее жизнь с Этьеном напоминала теплую ванну с мягко щекочущей тело пеной, которая вкусно пахнет хвоей и розмарином. Когда она была совсем маленькой, мама добывала дефицитный шампунь со смешным названием «Ба-Ду-Зан». Эти «бадузания» были самыми приятными моментами Лизиного детства. Можно было болтать руками и ногами, взбивая пену, и представлять, что ты Снежная королева. Шлеп – и у тебя на голове белая шапка, а в руках снежный пирог. А если вода остынет, можно добавить горяченькой и смотреть, как постепенно тают пенные острова. Вставать не хочется, но мама подгоняет: «Смотри, Лизка, заснешь, плохо будет. Утонуть можешь. Давай выходи».

Вот и сейчас Лизе казалось, что если она не выйдет отсюда, то заснет навсегда.

«Может, так и лучше, – уговаривала себя Лиза. – На кой оно надо, чтобы в постели сердце выскакивало и в глазах темнело. Муж внимателен, нежен. Дело не в нем, а в прошлом. Ну его к лешему, это прошлое, со всеми его уроками и учителями! Теперь по-другому жить надо, не напрягаясь. Может, и ребенка родить? Главное, все забыть, себя прежнюю тоже. Нет больше Лизы Целякович, немножко больной, талантливой и очень влюбчивой девочки, есть Эльза де Байе, маркиза и полная дура, если всерьез думает, что можно от себя убежать».

Бегство не состоялось. Тепличное существование в родовом имении «Золотая Пчела», мужнино обожание и семейная идиллия подействовали на Лизу странным образом. Она очень старалась поначалу быть хорошей женой. Почти перестала серьезно работать, уделяя мужу как можно больше внимания. Могла днями не подходить к роялю, который был куплен ей в подарок и почему-то вызывал неприязнь, схожую с той, которою она испытывала к подарку Алексея Петровича. Но этот инструмент был безупречен. Возможно, ее как раз и раздражало абсолютное совершенство. Рояль показался ей чужим, холодным и надменным. Но, как говорится, дареному коню… Лиза спрашивала себя, а хочется ли ей чего-нибудь, и ватная пустота, наполняющая ее, не проходила даже при мысли о ребенке. Она соглашалась, что так надо, что этого хочет Этьен больше всего на свете, что врачи не видят опасности в ее болезни. Нужно только на время беременности и кормления прекратить прием лекарств, быть под контролем врачей, и она вполне может стать счастливой матерью. Все было правильно, кроме того, что внутри себя она никак не могла найти отзвук на младенческий лепет, розовую мягкость и молочный запах маленького тела. Все, что принято называть материнским инстинктом, казалось, отсутствовало в ней начисто.