Читать книгу "Дуэт для одиночества - Алёна Жукова"

Долгое время она уходила от разговоров на эту тему, ссылаясь, что должна окончить аспирантуру. Работа над программой остановилась. Лиза все никак не могла войти в нужную форму. Злости, что ли, не хватало, азарта? Все звучало плохо, безжизненно, вяло. Новый образ жизни, наполненный путешествиями, театрами и вечеринками, отвлекал от работы, но совершенно не увлекал. Поначалу было любопытно, потом привычно и в конце концов скучно. А вот когда поняла, что не радует удачно найденная фразировка и аппликатура, что не учащаются пульс и сердцебиение от технически отточенного пассажа, что может без этого прожить день и спокойно заснуть, испугалась. Куда это ушло? Почему обесцветилось море, не пахнет расцветший миндаль, а звуки рояля глухо ухают в басах и резко кричат в верхнем регистре? Что-то нарушилось, что? Ведь все хорошо.

Она старалась скрыть от Этьена свои страхи, но, когда дело дошло до бессонницы и внезапных провалов памяти, он заметил, что с ней что-то не так, а когда стал находить початые и пустые бутылки вина и водки, забил тревогу. Однажды она напугала его до смерти, заявив, что больше не подойдет к роялю, что ей нужен золотой горн, который когда-то не взяла у падшего ангела, а теперь согласна на все его условия. Вчера ночью этот ангел приходил, и они долго разговаривали. Это был чистый бред. Нужно было как можно быстрее показать Лизу врачам, но она упиралась и раздражалась, боясь опять оказаться в психушке. Тогда Этьен обратился к своей родственнице, которая, как ему казалось, сможет поговорить с Лизой по душам. Художница-портретистка Вероника Бишон, приходящаяся Этьену кузиной, была единственной из близких родственников, кто понимал и немного говорил по-русски. Ее предки принадлежали тоже к знатному русскому роду, который по какой-то заковыристой линии смыкался с родом де Байе чуть ли не с двенадцатого века, но прояснилась эта связь случайно, только в середине двадцатого. Мать Вероники, Александра, ребенком была вывезена родителями из России во время революции. Семья обосновалась в Париже и какое-то время была вынуждена продавать фамильные драгоценности и фарфор, чтобы выжить. Когда Александра выросла, она познакомилась с милым студентом Пьером де Байе, и во время знакомства с его родителями она расплакалась, увидев на столе во время семейного ужина кувшинчик для сливок. Оказалось, что это часть сервиза, который был распродан ее родителями, а на всех предметах – фамильный герб их дворянского рода. Родители Пьера были потрясены – они купили этот кувшинчик у перекупщика за баснословные деньги только потому, что поразились схожести картинки на его пузатом боку с их родовой геральдикой. Сходство гербов оказалось не случайным. Когда-то их давние предки уже вступали в семейные союзы и владели общими землями. Неясное и давнее родство не остановило Александру и Пьера. Они поженились, в результате чего родилась дочь Вероника, которой с детства мать прививала любовь ко всему русскому, поэтому Лизу она приняла как родную. Когда на вернисаже Вероника увидела молодую парочку вновь испеченных супругов, то ей бросились в глаза перемены, произошедшие с Лизой. Как человек артистический, она отметила, что совсем недавно, во время свадьбы, от невесты шел молочно-медовый свет, а теперь его поглотила грязно-серая туча, нависшая над головой молодой жены. Она настойчиво советовала поехать к шаману, который зовет себя Йахутка, и клялась, что за один сеанс он умудрился избавить ее саму от чудовищной депрессии, алкогольной зависимости и курения. Лиза заинтересовалась и с детским нетерпением ждала встречи с чудесным Йахуткой.

Чудотворец жил в пролетарско-азиатском районе Марселя, и, когда их «Порше» припарковался у обшарпанной многоэтажки, Этьен понял, что оставлять тут машину рискованно, но допустить, что Лиза войдет в этот дом одна, он тоже не мог. Захлопнув дверцу, он обнял Лизу и повел к дому. У входа он украдкой кинул прощальный взор на любимую машину.

Йахутка оказался смешным вертлявым старикашкой с запеченным яблоком вместо лица. Узенькие щелочки глаз были как семечки. Он сразу обратился к Лизе на вполне понятном русском и попросил Этьена остаться на кухне, а еще лучше – подождать жену в машине.

– Ты, иди, сторожи тачка, а то украдут. А жену не украдут – Йахутке жена не нужен.

Лиза вошла в темную комнату с медицинской кушеткой посредине. Шаман уложил ее, накрыл сомнительной свежести одеялом и присел рядом на пол. Лежать было жестко и неудобно. Она смотрела в грязный, потрескавшийся потолок и ругала себя за то, что послушала экзальтированную Веронику. Вспомнилась больница, заболели запястья и щиколотки, словно их кто-то опять крепко стянул медицинскими ремнями. Шаман сидел на полу и молчал, потом встал, наклонился над Лизой и принялся обнюхивать. Она дернулась, когда, добравшись до паха, он шумно втянул в себя воздух. Захотелось в ту же минуту вскочить и убежать, но Йахутка прижал ее к кушетке, приказал закрыть глаза и положил на них тяжелые камешки.

Все, что происходило дальше, Лиза только слышала, а то, что видела, уже происходило за пределами реальности. Из его корявых объяснений она поняла, что он отправит ее «высоко летать – далеко смотреть». Туда, откуда она «на земля пришел». Там ее встретит «сестра-душа» и разговаривать с ней будет. Лиза «спросит, что хочет, а сестра-душа, что хочет, ответит».

После шаманского вступительного слова, которое рассмешило Лизу, появился странный звук, похожий на тот, что издают металлические шарики, когда их раскручивают на ладони. Звук менял высоту, а шаман спрашивал у Лизы, какие цвета она видит. Она действительно видела, как растекается перед внутренним взором радужная река. Когда появился небесно-голубой цвет, то звук перестал меняться и дальше зудел не громче комара.

– Твоя – не с земли пришел, твоя – с неба упал.

Йахутка попросил Лизу вспомнить что-нибудь самое раннее из детства и сказать, сколько ей лет в этом воспоминании.

Мысли метались и прыгали как блохи, ничего четкого не вырисовывалось – музыкальную школу помнила, как привезли пианино – тоже, а до этого – туман. Про пианино она ему и рассказала, посчитав, что было ей тогда лет пять.

– Готовься! – произнес он грозно. – Йахутка считать будет: пять, четыре, три… а твоя будет маленький становиться, как пальчик. К мамке в животик пойдешь.

Лиза прыснула, но заметила, что кушетка уже не кажется такой жесткой. Она слышала, как считает шаман, и с каждым счетом тело ее теряло вес. Досчитав до единицы, он замолчал и усилил гудяще-звенящий звук голубого света. Лиза уже не чувствовала опоры под спиной, она колыхалась в воде бескрайнего океана. Сознание сопротивлялось – Лиза пыталась нащупать кушетку, но не могла, тогда она начала судорожно придумывать невероятные объяснения, вплоть до сложной технической конструкции: кушетка вовсе не кушетка, а заполненная водой емкость, с автоматически раздвигающейся крышкой. Между тем шаман объяснял, что она стала меньше самой маленькой рыбки и плавает в матке, а скоро превратится в ничто – ноль, тогда он начнет считать вперед, а Лиза полетит наверх – высоко-высоко, где нет ничего, но «ничего» увидеть невозможно, значит, она увидит знакомые картинки неба, облаков, землю с птичьего полета.

– Не бойся, – услышала она издалека, – Йахутка тебя не бросит. Твоя должен сестра-душа найди. Спроси – зачем ты жить приходил и что делать хорошо и что плохо.