Читать книгу "Книжный клуб Джейн Остен - Карен Джой Фаулер"

Стоя на кухне виллы в Бель-Эйр, среди сестер, Григг знал, что всегда сможет позвать их на помощь и они придут. Средняя школа была уже не страшна. Григг жалел всех мальчиков и девочек, которым вздумается его дразнить, когда он туда попадет.

— Ну что, пошли, — сказала Амелия.

— Как будто у тебя бывает нормальный голос, — добавила Кэт.

Самое грустное — когда Григг все-таки прочитал «Чужака в чужой стране», книга показалась ему довольно глупой. Ему было уже под тридцать: он пообещал матери никогда не читать ее и держался, сколько мог. Секса там хватало, это да. Но циничного секса, из-за которого Григгу было больно вспоминать об отце. Потом он прочел «Источник»[42], который обещал Амелии никогда не читать, и эта книга тоже оказалась довольно глупой.

Вот третья история, которую мы не услышали. Григг не рассказал ее нам потому, что мы уже разъехались по домам; но все равно «Чужака в чужой стране» никто из нас не читал, и мы слишком презирали фантастику, чтобы Григг обсуждал Хайнлайна в столь недружелюбном обществе. Да и говорить при нас о сексе ему не хотелось.

Но эта история пришлась бы нам по душе, особенно спасение. Отца, конечно, жалко, зато нам понравились бы девочки Белый Дождь. Едва ли кто-нибудь, кто знал Григга с детства, мог подумать, что он рожден героиней романа.

Из «Удольфских тайн»

Анна Рэдклифф

— Поднесите фонарь, — сказала Эмили, — возможно, мы пройдем через эти комнаты.

Аннет стояла у двери в нерешительной позе, подняв фонарь, чтобы осветить помещение, однако слабые лучи не достигали и середины.

— Почему вы мешкаете? — спросила Эмили. — Дайте мне посмотреть, куда ведет эта комната.

Аннет неохотно двинулась вперед. Дальше начиналась череда просторных старинных покоев; некоторые были увешаны гобеленами, некоторые обшиты кедром и черной лиственницей. Мебель казалась почти столь же древней, как и комнаты, но, даже покрытая пылью, разваливающаяся от сырости и старости, сохраняла впечатление роскоши.

— Как холодно в этих комнатах, мадемуазель! — сказала Аннет — Говорят, в них много-много лет никто не жил. Прошу вас, уйдемте.

— Вероятно, через них можно пройти к большой лестнице, — ответила Эмили, продолжая путь; дойдя до комнаты, увешанной картинами, она поднесла фонарь к полотну со всадником на поле боя и всмотрелась в него. У копыт коня лежал человек, воздев руку в умоляющем жесте. Всадник мстительно взирал на него из-за поднятого забрала, замахиваясь копьем; и это лицо, это выражение поразило Эмали сходством с Монтони. Она вздрогнула и отвернулась. Мимоходом осветив несколько других полотен, она подошла к картине, скрытой под занавесом из черного шелка. Потрясенная этим странным обстоятельством, Эмили остановилась, намереваясь убрать занавес и посмотреть, что же можно прятать с такой предусмотрительностью, однако ей не хватало духа.

— Святая Дева! Что это значит? — воскликнула Аннет. — Наверняка это та картина, о которой мне говорили в Венеции.

— Что за картина?

— Просто картина, — поспешно ответила Аннет, — но я так и не смогла уяснить, что с ней такое.

— Уберите занавес, Аннет.

— Что? Я, мадемуазель? Я? Ни в жизнь! Обернувшись, Эмили увидела, как Аннет бледнеет.

— Скажите на милость, что такого страшного вы знаете об этой картине, моя дорогая? — сказала она.

— Ничего, мадемуазель, я ничего не знаю, только давайте выбираться отсюда.

— Непременно; однако сначала я хочу рассмотреть картину; подержите фонарь, Аннет, пока я поднимаю занавес.

Аннет взяла фонарь и тут же пошла прочь, невзирая на крики Эмили; та, не желая остаться одна в темной комнате, последовала за ней.

— В чем дело, Аннет? — поравнявшись с ней, спросила Эмили. — Что вы знаете об этой картине, что так не хотите оставаться, несмотря на мои просьбы?

— Я не знаю, в чем дело, мадемуазель, — ответила Аннет, — и ничего не знаю о картине, только я слышала, с ней связано что-то ужасное — и что С ТЕХ ПОР она всегда покрыта черным — и никто на нее не смотрел много-много лет — и что она имеет какое-то отношение к прежнему хозяину замка, до синьора Монтони — и...

— Ну что ж, Аннет, — с улыбкой сказала Эмили, — верю вам на слово: вы ничего не знаете о картине.

— Нет, правда, ничего, мадемуазель, ибо я пообещала никому не рассказывать — только...

— Хорошо, — ответила Эмили, заметив, что она разрывается между желанием раскрыть секрет и боязнью последствий, — более не стану вас пытать...

— Не надо, мэм, умоляю.

— Чтобы вы не разболтали все, — перебила Эмили.

Июль. Глава пятая, в которой мы читаем «Гордость и предубеждение» и слушаем Бернадетту

Первое впечатление Сильвии от Аллегры: ни у кого еще не было такого очаровательного ребенка.

Первое впечатление Джослин от Григга: красивые ресницы, смешное имя и абсолютно ничего интересного.

Первое впечатление Пруди от Бернадетты; страшно взглянуть и скучно слушать, хотя слушать почти никогда не приходится.

Первое впечатление Бернадетты от Пруди: за все мои долгие годы немного я встречала таких испуганных девушек.

Первое впечатление Григга от Джослин: она, похоже, думает, что проехать со мной несколько этажей в лифте — божья кара.

Первое впечатление Аллегры от Сильвии слилось с ее первым впечатлением от большого мира. Это мне? — спросила она себя, еще не зная ни слов, ни что такое вопрос. А потом, когда Сильвия — и, позже, Дэниел — впервые заглянули ей в глаза: и это мне?

Во времена Остен традиционный бал все еще открывали менуэтом. Исторически менуэт всегда исполнялся лишь одной парой.

— Все знают, — сказала Пруди, — что богатый мужчина когда-нибудь захочет новую жену.

Она сидела с Бернадеттой за большим круглым столом, на ежегодном благотворительном вечере в пользу Публичной библиотеки Сакраменто. Их окружали богатые мужчины, пол был усеян ими, словно претцель солью.

В дальнем конце зала, перед огромным арочным окном, джаз играл вступление к «Вошла любовь». Посмотрев наверх, можно было увидеть все пять этажей Цакопулосской библиотечной галереи: массивные каменные колонны, четыре ряда балконов с коваными перилами и, наконец, купол. Под потолком висели гигантские стеклянные кольца.