Читать книгу "Сказки старого Вильнюса II - Макс Фрай"

— Ох.

Это все, что мне удается из себя выдавить. Никогда не умел демонстрировать сочувствие. Только испытывать. Как правило, людям этого недостаточно. Но моему собеседнику, похоже, безразлично. Слушаю — и на том спасибо.

— Самое обидное и несправедливое, — говорит он, — что Кло писала отличные рассказы. Были бы скверные, я бы особо не убивался. Все равно, конечно, оставил бы на память, как другие хранят письма и поздравительные открытки. Но погибшие рукописи — совсем иное дело, несоизмеримая ценность… Вы, наверное, думаете, что я пристрастен? Все-таки автор — моя жена. На самом деле как раз наоборот. Близкому человеку обычно прощаешь не больше, а гораздо меньше, чем чужим.

О да. Это я могу понять.

— Я бы, чего греха таить, предпочел, чтобы она вообще никогда ничего не писала. И не в том дело, что Кло совсем не занималась хозяйством. Приходила с работы — и сразу за письменный стол, как медом ей там было намазано. Да и бог с ней, пожарить картошку и погладить рубаху я и сам всегда мог. Хуже другое. Ее никогда не было рядом. Даже когда обнимала меня, мысли витали где-то еще. Далеко-далеко. Мне туда путь был заказан. И вообще всем. При этом проку от ее писательства не было никакого. Я хочу сказать, ее рассказы никогда нигде не печатали. Ну, мы же еще в СССР жили. Вы, наверное, тоже то время застали? Помните, как тогда издавались книжки? И как мало среди них было стоящих. Да и те в основном переводы.

Еще бы я не помнил.

— Может быть, если бы у нас были какие-то полезные знакомства — в издательствах, журналах, да хоть в какой-нибудь газете, — подсказали бы, что делать, с чего начинать, к кому обращаться, и все сложилось бы иначе. Но мы люди простые, я химию в школе преподавал, а Кло в проектном бюро какую-то ерунду чертила. Никаких связей, никаких шансов. Только письма по редакциям могли рассылать — без толку, конечно. «Рукописи не рецензируются и не возвращаются» — так везде предупреждали. Святая правда, не рецензировали и не возвращали, хоть бы раз кто-нибудь две строчки в ответ написал. Но жена не особо огорчалась. Или просто виду на подавала. Говорила: «Не печатают — и ладно, значит, еще не время. Не надо пока людям это читать». Я спрашивал: «А когда будет пора?» — но Кло только отмахивалась. «Может быть, когда-нибудь, после дождичка в четверг, не знаю. Но хорошо бы, конечно, до этого дня дожить». Не дожила. Никогда в жизни ничем не болела, по врачам не ходила, считала себя здоровее всех на свете, а оказалось, слабое сердце, остановилось во сне. Меня утешали — хорошая смерть, не мучилась, не страдала, даже испугаться не успела. Может быть. Только я, знаете, не думаю, что смерть бывает хорошей. Хорошей бывает жизнь, да и то не у всех. И не каждый день.

Киваю. А что тут скажешь.

— Наследник из меня, конечно, вышел хуже чем просто никакой. Времена изменились, и я часто думал — может, теперь кто-нибудь захотел бы напечатать ее рассказы? Не у нас, конечно. Клотильда писала по-русски. Она вообще-то из семьи осевших в Польше французов, но ходила в русскую школу, поэтому болтать могла на четырех языках, а писать — только по-русски, как в детстве научили. Впрочем, все это неважно. Плохо другое: отправить ее рассказы куда-нибудь в Москву или Ленинград я так и не собрался, хотя почтовые адреса русских издательств добросовестно переписывал из всех попадавших мне в руки новых книг. Но прежде чем посылать, рассказы надо было разобрать, убедиться, что все страницы на месте, отдать машинистке, написать какое-то сопроводительное письмо… Честно говоря, я просто растерялся. Не знал, с чего начать. И поэтому все откладывал и откладывал, пока не обнаружил, что на антресолях потоп и разбирать, собственно, уже нечего. Но именно тогда я этим и занялся.

— Стали спасать, что уцелело?

— Ну да. Когда понял, что умереть от горя не так просто, как кажется, взял лупу и принялся разглядывать, что осталось. Некоторые фрагменты вполне можно было разобрать. Я их переписывал в тетрадку. Сам тогда не знал зачем. Просто делал, что мог. Для себя, чтобы хоть немного полегчало.

— И помогло?

— Конечно. Методичная ежедневная работа всегда помогает, даже если не видишь в ней особого смысла. Смысл-то я придумал уже потом, год спустя, когда подвел итоги.

Вздыхает.

— Мне удалось восстановить несколько сотен фрагментов текста. К сожалению, совсем коротких и разрозненных. Ни один рассказ не сохранился полностью. Или хотя бы настолько, чтобы можно было понять, о чем там речь, и дописать недостающее. Сам бы я, конечно, не взялся, но теоретически мог бы найтись подходящий человек. То есть понятно, что не нашелся бы, откуда бы такому в моей жизни появиться, но мечтать-то никто не запрещает. Однако тут и мечтать было не о чем. Слишком короткие фрагменты, по таким не восстановить целого, можно только в собственную историю их как-нибудь вставить, как камешек в браслет. Клотильде такая идея вряд ли понравилась бы. Да и мне самому не очень. И тогда я…

Языком, узким, как серп, слизывает дождевую каплю с жасминового листа, улыбается, щурится от удовольствия. Говорит, это последняя ночь.

Почему? Завтра ты уйдешь?

Качает головой. Говорит, некуда мне уходить.

Ты умрешь? Я умру? Я перестану тебя любить? Ты не захочешь на меня смотреть? Из темного леса придет сотня лютых врагов, чтобы взять нас в плен и разлучить навек?

Говорит, ты не слушаешь, ты не слышишь. Не понимаешь. Не последний день — последняя ночь. Не для нас одних — для всех. Солнце взойдет через несколько часов и больше не сядет. И будет свет. Везде будет свет. Мы закроем глаза, но веки станут прозрачными. Мы запремся в доме и опустим шторы, но их унесет ветром. Мы укроемся с головой одеялом, но солнце прожжет в нем дыру. Мы спрячемся в подвале, а он окажется чердаком. Мы скроемся под землей и увидим там небо.

И как мы будем жить?

Говорит, а мы не будем жить. Мы будем свет. Это разные вещи.

Из рукописей Клотильды Забелене

— Что будете заказывать?

Официанты «Ужупской пиццерии» обычно элегически неторопливы. И первого подхода с меню, и заказа, и счета, и сдачи здесь приходится ждать подолгу. Это скверно, когда собираешься одним глотком, как горькую микстуру, залить в себя ристретто и, приободрившись, бежать дальше. И замечательно почти во всех остальных случаях — при условии, что вам нравится сам процесс пребывания в кафе, а еда и напитки — просто повод, посильная плата за вход в магическое пространство пластиковых стульев и полосатых тентов, где время и его умалишенная дочь суета почти не властны над человеком.

Но сколь бы медлительны ни были здешние официанты, рано или поздно кто-нибудь из них непременно вспомнит о вашем существовании. Вот и за плечом моего собеседника вдруг материализовался совсем молоденький парнишка в форменном желтом фартуке.

По смущенному лицу старичка ясно, что делать заказ он вовсе не собирался. Только дать небольшую передышку ногам, поболтать о своих делах со случайным собеседником в моем лице и идти дальше. Чем больше денег у тебя в кармане, тем проще небрежно отказаться от протянутого меню: «Спасибо, пока ничего не нужно, может быть, позже». А человеку, стесненному в средствах, всегда неловко объяснять подобные вещи. Я и сам, увы, не богач, но позволить себе потратиться на вторую порцию кофе все-таки могу, не особо задумываясь. Не самый блестящий итог близящейся к завершению карьеры, но бывает гораздо хуже, я в курсе.