Читать книгу "Счастливчики - Лиз Лоусон"

Она ведет меня наверх и останавливается перед закрытой дверью.

– Мы не заходим туда. В его комнату, – ее голос дрожит. – Раньше я ходила. Сразу после, я много раз там спала. Не могла поверить, что его больше нет. Что я проснусь, а он не будет сидеть в изножье кровати и смотреть на меня, мол, ты чего забыла в моей комнате? – Мэй молчит, глядя на свои ноги. – Потом однажды утром, несколько недель спустя… Я проспала, и родители меня потеряли. Мама нашла меня здесь и… Боже. – Она потирает лоб. – Она будто призрака увидела. – Ее челюсти сжимаются. – Во всяком случае, с тех пор мы сюда не заходили. Никто из нас. Прошел почти год, и ближе чем сейчас я к ней не подходила.

А потом она протягивает руку и открывает дверь.

Мэй плачет.

Я тянусь и держу ладонь в сантиметре от ее спины, пытаясь дать ей хоть что-то – хоть какую-то поддержку – без прямого физического контакта. Хочу, чтобы она знала: я здесь, прямо за ней, и никуда не уйду.

Мы стоим в дверях и молчим. Комната перед нами пуста, заброшена, как забытый музей. На полке под окном стоят учебники. У дальней стены – наполовину заправленная кровать. Совершенно очевидно, что здесь целую вечность никого не было: в отличие от остальной части дома, где настолько чисто, что можно с пола есть, тут все покрывает толстый слой пыли. Письменный стол, бюро, тумбочка, все серое.

Мэй хватается за деревянную дверную раму и прислоняется к ней, словно не в силах держаться на ногах. Смотрит на гитару, прислоненную к столу Джордана.

– Они принесли ее обратно, – ее голос сдавленный, рыдающий. – После. – Мэй часто моргает. – После того… что случилось. Она была в школе. В той комнате. Я ее видела… Я видела ее, когда меня выносили из той гребаной комнаты, Зак. Я держала глаза открытыми и увидела его гитару. – Ее слезы текут быстрее, и Мэй с силой вытирает лицо ладонями. – Она валялась там. Как будто Джордан уронил ее, прямо перед… Повсюду была кровь… – Ее тело дрожит от рыданий. – Мне так его не хватает.

Я сокращаю расстояние между нами. Обнимаю ее. Притягиваю к себе. Говорю первое, что приходит на ум:

– Хотел бы я его знать.

Мэй отстраняется и смотрит на меня. Ее лицо сморщивается, но не в плохом смысле – может быть, впервые в жизни я сказал правильную вещь.

– Ты знаешь… – ее голос срывается, и Мэй снова и снова прочищает горло. Она изо всех сил пытается держаться, и я хочу сказать ей, что не нужно, что она может себя отпустить, что я потом помогу, но нужные слова не приходят. – Я так много раз мечтала, чтобы его не было. И теперь, когда он… все, чего я хочу, это увидеть его еще раз. – Она закрывает лицо руками. – Боже. Я никогда не говорила этого вслух. Насколько я ужасный человек?

– Эй. Ты знаешь, сколько раз я хотел, чтобы моя мама просто исчезла? – спрашиваю я. Около триллиона. В прошлом году, когда она взяла дело и моя жизнь превратилась в ад, я девяносто процентов времени жалел, что не родился в другой семье, в другой жизни. – Это нормально. Я знаю, сейчас это трудно понять, но так думать нормально. Правда.

– Ну да. Наверное. – Она тупо смотрит в комнату, как будто ее разум находится в миллионе миль отсюда. – Знаешь, в выходные перед… Дэвид пришел на вечеринку, где была я. По крайней мере, так считают некоторые люди. – Ее лицо бледнеет. Она трет виски, как будто у нее ужасная головная боль.

Ого.

– Боже. Это… – Я даже не знаю, как закончить предложение. Мои руки покрываются гусиной кожей. Я морщу лоб. – А в смысле – «некоторые люди»?

Она качает головой.

– В смысле, – ее ноздри раздуваются, – мой бывший парень. Майлз. Он мне это сказал. Через несколько дней после стрельбы. Утверждал, что видел Дэвида. Со мной. Как мы разговаривали. – Она глубоко вздыхает, прежде чем продолжить. – В ту ночь я была не совсем в себе. Ничего не помню после первого часа. – На ее лице появляется какое-то выражение, но оно исчезает, прежде чем мой мозг успевает его расшифровать. – Я напилась. Прямо сильно. В дрова. – Ее глаза встречаются с моими, и она щурится, будто думает, что я собираюсь ее отчитывать. Стараюсь сохранить нейтральное лицо. – И не только тогда. Впервые я выпила в девятом классе, и мне понравилось. Слишком понравилось, наверное. Моей подруге Хим тоже. Мы вдвоем бегали на каждую вечеринку, пили все, что нам предлагали. Мой бывший… – Мэй мгновение молчит, затем продолжает: – Майлз. Отчасти проблема была и в нем. Если бы ты спросил его, он бы попытался тебя заверить, что просто эталон порядочности, но я слышу, что они творят, даже сейчас, на вечеринках, с его гребаными друзьями из футбольной команды, – похоже, они думают, что будут жить вечно. – Она горько смеется. – Раньше я тоже так думала.

Она глубоко вздыхает.

– Неважно. Люси и Джордан оба ненавидели это – насколько мы с Хим испорчены, какие глупости творим. Брат иногда ходил с нами на вечеринки, как будто надеялся присмотреть за мной, и это всегда бесило. Хотя, возможно, он был прав. – Мэй молчит, смотрит в пол. А когда снова поднимает голову, ее глаза блестят. – Так вот. Либо он отвозил нас домой, либо мы просили Люси. Она не пила – ее отец ужасно себя вел до того, как попал в клуб анонимных алкоголиков, – и постоянно твердила нам, что нельзя так опускаться. Я никогда ей не верила. А жаль. Не творила бы все это дерьмо. Проводила бы время с ней и Джорданом, как порядочный человек, а не злилась на них за желание помочь. Как дура.

Я хочу что-то сказать, но не могу связать слова в осмысленное предложение. Хочу придумать абсолютно правильную вещь, такую, что убрала бы всю боль Мэй, ее горе и вину, но знаю: таких слов не существует. Вместо этого, на пороге комнаты брата Мэй, я беру ее за руку, и мы стоим там, молча глядя на его покрытую пылью мебель.

Глава 27

Мэй

Возможно, из-за того, что Зак меня слушает, а не просто ждет возможности вставить свою реплику, мне хочется ему что-то рассказать. С тех пор как брат умер, я ни с кем о нем не говорила и сегодня просто не могу остановиться. Я рассказываю Заку, как мы в детстве разыгрывали родителей, до того как внешкольные занятия Джордана захватили нашу жизнь, что мы с ним делали, до того как родители, похоже, осознали, что я никогда его не догоню. Никогда не буду на его уровне. Никто никогда не озвучивал эту мысль, но она все набирала силу, пока, наконец, брат не стал центром мира, а я не осталась дома одна, в своей комнате, ища выход наружу. А потом мы с Хим пошли в старшую школу и узнали, сколько людей в нашем классе устраивают вечеринки. Сколько этих вечеринок подразумевает выпивку.

Но сидя здесь, сейчас, я все это забываю. Я говорю о лучших временах, например в начальной школе, когда родители все еще умели веселиться. Однажды ночью они пошли спать, а мы с Джорданом сварили вкрутую все яйца и на следующее утро валялись от смеха, наблюдая, как папа пытается разбить на сковородку одно яйцо, затем следующее, затем следующее, все больше раздражаясь с каждой неудачной попыткой.

Когда мы наконец сознались, в чем дело, отец рассмеялся и крепко обнял нас обоих.