Читать книгу "Перевод русского. Дневник фройлян Мюллер – фрау Иванов - Наталья Баранникова"

Эдик терпеть не мог отчитываться. «Куда, скажи мне, подевались тридцать четыре тысячи марок?» – «Откуда я знаю? Все по делу!» – раздраженно говорил он и с неохотой демонстрировал какую-то коробку, в которой валялись разные чеки. Приобрел для себя две машины (разумеется, для работы), но, если опаздывал на самолет, совал пилоту сто долларов из денег фирмы, чтоб его взяли – «или ты хотела бы, чтобы я опоздал на встречу?»… Не хотела бы. Протекаю дальше.

Почему-то я очень боялась остаться в своем бизнесе одна, и Эдик это чувствовал. Но именно то, чего мы боимся, или то, что мы ненавидим, нас и настигает.

Комаров был человеком в солидных летах и выглядел так, как будто сверху прибили его чем-то тяжелым: шея была короткой и толстой, и все туловище таким же.

Еще за год до открытия нашего большого офиса мы наладили контакты с сибирским городом, столицей огромной области – а в Сибири области действительно огромные, вполовину Германии. Проект тоже обещал быть гигантским: задумывалось переоснащение всех областных больниц!

Господин Петров (он относительно недавно стал называться господином, а не товарищем), который получал от государства деньги на всю область, приехал со своим замом в Москву, на переговоры с нами. Мы приняли их красиво: в фешенебельном ресторане. Мобильные телефоны с антенной – квадратные, тяжелые, черные, похожие на туго набитые деньгами портмоне их владельцев, забирали на входе, чтобы громкие звонки не нарушали элегантной атмосферы зала, где тихо звучала классическая музыка. В случае звонка официант должен был принять вызов и поднести телефон клиенту на серебряном блюдечке. Официант забегался к господину Петрову, проклиная его сквозь служебную улыбку. А я пыталась предложить гостям отведать баденского вина с виноградников моей родной стороны – превосходного белого, который поставлял в этот ресторан знаменитый фрайбургский винодел. Надо сказать, что карта вин была шикарной, но, поскольку посетители вроде бывшего «товарища» Петрова в ней все рано не разбирались, в ресторане хитроумно завели дополнительную карту вин «Для знатоков», где были указаны самые дорогие вина, имеющиеся в ассортименте, – и конечно, рука человека, ничего не понимающего в винах, но высоко ценящего свое достоинство, сама тянулась к этой карте. Господин Петров заявил, что сначала решит, будет ли он есть мясо или рыбу, затем выберет вино. Он немного посомневался, затем надумал есть рыбу – и заказал к ней красное: бордо, 470 марок бутылка. Дороже в карте знатоков ничего не было.

Вино им, естественно, не понравилось – они же крепкое любят. Перешли на коньяк (они его не пьют, а «хлопают»). И вроде бы мы с этими чиновниками обо всем договорились – как вдруг их «сняли». Уволили, значит.

Но на место Петрова пришел другой, очень важный чиновник областного значения, господин Комаров. Мы немедленно заинтересовали его «сибирским проектом», который уже совершенно оформился в дискуссиях с уволенными и требовал реализации. Господин Комаров был приглашен на переговоры во Фрайбург и с удовольствием принял приглашение.

Комаров был человеком в солидных летах и выглядел так, как будто сверху прибили его чем-то тяжелым: шея была короткой и толстой, и все туловище таким же. Однако приехал со своей любовницей годами двадцатью моложе, стройной брюнеткой с бледной прозрачной кожей и загадочным взглядом. Она была приятной, умной особой с нежным и покалывающим, как лимонное мороженое, именем – Лидия, и, если не думать о причинах, которые привели ее в объятия Комарова, с нею можно было легко общаться и даже подружиться. Лидия была не просто красивым эскортом при значительном мужчине, а имела некоторый общественно-политический вес в сфере здравоохранения и свой собственный бизнес.

В тот же миг несущийся с ревом и свистом поезд сметает меня, превращая в страшный комок кровавого мяса.

Все закрутилось. Назревал неслыханный проект, в котором фирма-производитель, что платила мне за сделки комиссионные, не смогла бы одна удовлетворить всех нужд заказчика, – нужно было подключать другие компании. Я создала в Германии еще одну фирму, чтобы с этими другими шестью компаниями вступить в малознакомую для меня область серьезного финансирования и большой торговли. Требовалось купить на сибирские деньги колоссальное количество разного оборудования и организовать его доставку – ответственность за проведение и осуществление проекта лежала на мне. Я никогда не сталкивалась с такими задачами и не имела до той поры дела с термогрузовиками, которые не дадут замерзнуть дорогой электронной аппаратуре, или с сателлитным транспортом, местонахождение которого отслеживает спутник, или с таким высоким процентом взятки, который был условием для исполнения проекта… Работа – море работы, вот и все, что виделось мне в перспективе, но работы я не боялась. Чего я боялась – так это подводных рифов, которых я все равно не могла разглядеть. Это было вроде нехорошего предчувствия, которое ты не можешь объяснить.

И, вместе со смутным предчувствием, меня стал посещать повторяющийся кошмар. Словно я лечу и со мной летят другие люди, знакомцы по бизнесу, – и эти другие подымаются все выше и выше… Как будто соревнуются в ловкости и бесстрашии. Как будто только бесстрашием этим достигается вседозволенность, обретающаяся в непостижимой холодной выси. А я – не хочу! Не хочу лететь выше, потому что это опасно и неразумно, и, как в наказание за сопротивление, я лишаюсь способности летать: я падаю. Падаю, возмущаясь несправедливостью, падаю прямо на рельсы! В тот же миг несущийся с ревом и свистом поезд сметает меня, превращая в страшный комок кровавого мяса. И вдруг – другая я, которая все это видела, с жалостью и нежностью поднимает на руки то, что осталось от той меня. И видит, что это существо – маленькая девочка, почти младенец: раздавленная, переломанная, но – живая!

И я понимала, что сибирский проект ничем хорошим для меня не кончится. И все же всякий раз в моем кошмаре девочка выживала. И этот жизнеутверждающий финал сна поддерживал меня в безумии навалившейся непосильной работы.

Русские, они совсем не прагматичны – часто надеются «на лучшее» и «на волю Божью». А мы, немцы, очень любим планировать: дотошно и детально. И если вихрь спонтанности, ворвавшись, шелестит листочками нашего аккуратно заполненного календаря, мы начинаем нервничать. Но порой планирование оказывается нелепостью перед лицом жизни, игнорирующей планы, надежды на лучшее кажутся наивными, а Божья воля – несправедливой, и будь ты тут немец иль русский – не все ли равно.

Вскоре после того, как завязалось наше знакомство, а с ним и деловые отношения, Лидия серьезно заболела. Опухоль головного мозга. Эта болезнь, конечно, – серьезная угроза жизни человека, но все же при определенных условиях опасности можно избежать, но для карьеры в российской общественно-политической жизни этот диагноз означает верную смерть. Поэтому Лидия, которая не могла позволить погибнуть карьере вперед себя самой, была тайно отправлена на лечение в Германию – ко мне. Об этом знали только трое: ее муж, ее любовник и я.

Почему же я? Вероятно, я была достойна доверия. Умела хранить тайну. Знала многих хороших врачей. И… была должна за то, что сибирская сделка состоялась (хотя на тот момент она еще не состоялась). Комаров велел из ожидаемой суммы оплатить все, что потребуется для лечения Лидии.