Читать книгу "Если башмачок подойдет... - Оливия Дрейк"

– Минуту назад казалось, что вам очень больно.

– Пустяки. Всего лишь старый шрам, – коротко ответил он. – Моя нога деревенеет, когда я слишком долго сижу.

Но нога была не единственной затвердевшей частью его тела. Близость этой девушки волновала кровь. Это не имело объяснения, потому что она была одета в строгое серое платье с высоким воротом, застегнутое на все пуговицы, и старческий чепец, прикрывавший ее собранные в пучок волосы. И все же он поймал себя на мысли о том, как эти волосы будут смотреться, разметавшись по его подушке. Нет. Он вовсе не хотел видеть ее там – или здесь.

– Вам положено сейчас быть наверху, помогать в классе.

– Я прекрасно это знаю. Однако…

Она умолкла в отличие от Ладлоу, который, волоча ноги, дотащился наконец до Саймона и ударил посохом в пол, согласно старинному ритуалу.

– Мисс Куинн, милорд. Она пришла, чтобы представить свою жалобу.

– Что?! – Саймон сердито воззрился на нее. – Вы не вправе это делать. День жалоб установлен только для арендаторов.

– Я работаю на вас, – ответила она рассудительным тоном. – И я определенно являюсь в некотором роде арендатором, живя под вашей крышей. Кроме того, у меня есть проблема, которую необходимо разрешить. Очень серьезная проблема.

– Если речь идет об обучении моего племянника, то мы уже все давно обсудили.

– Не важно, что вы слышали все это уже много раз. В соответствии с обычаем вы должны выслушать обе стороны, прежде чем вынести решение. Я слышала, как слуги говорили об этом в кухне сегодня утром.

– Таковы правила, милорд, – произнес Ладлоу своим дрожащим старческим голосом. – Правила, передававшиеся из поколения в поколение.

Боже милостивый. Саймон не испытывал желания вновь возвращаться к их прежней ссоре. Она уже изложила ему свои доводы. И он счел их безосновательными, опирающимися лишь на ее собственное своенравное мнение. Впрочем, следовало отдать должное ее настойчивости. Возможно, имеет смысл положить конец ее придиркам раз и навсегда.

– В таком случае – как вам будет угодно, – сказал он, нетерпеливо взмахнув рукой. – Но мое сегодняшнее решение станет окончательным. Когда оно будет вынесено, вы больше уже никогда не сможете поднять этот вопрос.

– Договорились. Однако надеюсь, что вы всегда будете проявлять интерес к обучению герцога.

Саймон сердито сжал челюсти. Как получилось, что этой прямодушной искренней девушке в который раз удается пробудить в нем чувство вины? Разве он не отложил в сторону все свои планы на жизнь ради того, чтобы позаботиться о Николасе? Чего же больше она может требовать от него?

Фунт мяса[2], не иначе.

Ладлоу откашлялся, прочищая горло.

– Судейский трон, милорд.

Вспомнив о стародавней традиции, Саймон нехотя вновь взгромоздился на высокое кресло, обрекая себя на новые муки от бугристого сиденья.

– Высказывайте свои претензии поскорее, мисс Куинн. Приближается время обеда. Мне бы не хотелось его откладывать.

Тот факт, что он проголодался, похоже, ничуть не тронул Аннабелл. Полная противоположность той взволнованной девушке, которая вбежала в библиотеку. Стоя перед ним со сплетенными у талии пальцами, она выглядела олицетворением всех строгих, требовательных гувернанток, которых ему довелось встречать в детстве.

– Как вы знаете, – сказала она, – меня очень тревожит, что обучение его светлости проходит совершенно не так, как следовало бы. Я полагаю, что это объясняется качеством даваемых ему уроков. Более того, жесткое расписание, которому он, по вашему требованию, обязан следовать каждый день, вряд ли способствует развитию его способностей и интересов.

– Вздор. Единственное, что ему следует развивать, – это навыки и умения в математике, литературе и тому подобное.

Аннабелл уставилась на него со свойственной ей строгой непреклонностью.

– Я не имею в виду занятия по учебникам, а его особые, дарованные Господом таланты. Герцог имеет ярко выраженную склонность к рисованию. Вам это известно?

Из дальнего уголка памяти возник образ смеющейся матери Николаса, делавшей набросок портрета Саймона. Он медленно покачал головой:

– Нет.

Опущенные вниз уголки губ Аннабелл выразили явное неодобрение.

– Ну что ж, должна сообщить вам, что взяла на себя смелость заменить некоторые послеобеденные занятия уроками изобразительного искусства.

– Прекрасно. Если это все…

– Еще не все, – решительно заявила она. – Вам следует знать, что я была вынуждена изменить расписание его светлости, потому что каждая минута его дня была строго регламентирована. У него совсем не оставалось времени на подвижные игры. Возможно, вы не понимаете этого, но каждому ребенку необходимо свободно побегать на воздухе. Это нужно для его здоровья и благополучия.

– Я не возражаю, чтобы мальчик немного отдохнул, когда выполнит все свои уроки.

Нахмурившись, Аннабелл вскинула голову.

– Тогда почему вы составили расписание подобным образом? Оно предусматривает лишь постоянную напряженную учебу. И никакого отдыха.

Неужели это правда? Ее уверенность несколько пошатнула его убежденность в своей правоте.

– Помню, что видел это расписание несколько месяцев назад. Но его написал Бантинг. Я его не составлял.

– Однако вы его одобрили.

Саймон почувствовал, будто его допрашивают в зале суда.

– Полагаю, что так, – коротко признал он. – Но вы, должно быть, преувеличиваете. Если оно такое строгое, как вы заявляете, сомневаюсь, что я мог его утвердить.

– Тогда позвольте мне освежить вашу память. – Сунув руку в карман своего платья, Аннабелл достала сложенный листок бумаги и подошла ближе, чтобы передать его ему. – Это расписание вы видели?

Саймон развернул листок и бегло просмотрел его. К его досаде, программа оказалась и в самом деле дотошной до мелочей. Каждая минута жизни мальчика была строго расписана от восхода до заката.

У Саймона возникло смутное подозрение, что он вполне мог одобрить это расписание, совершенно не вникая в него. Первые недели после внезапной гибели Джорджа и Дианы были полны тяжелых переживаний и неотложных дел. Чтобы пережить горе, он с головой погрузился в изучение всех тонкостей управления поместьем. Его устраивало, что прислуга замка вместе с викарием в качестве наставника присматривают за его племянником.

– Это почерк Бантинга, – подтвердил он. – Но, боюсь, я не смогу определить, изменилось ли это расписание с тех пор, как я видел его прошлой зимой.

Аннабелл многозначительно приподняла бровь. Она не одобряла его нежелание знакомиться с повседневной жизнью Николаса. Что она говорила ему в тот день в его кабинете?