Читать книгу "Время ацтеков - Владимир Лорченков"

– Я? – недоуменно спрашивает легавый.

– И ты тоже, – говорю я.

– И я? – поднимает голову Настя.

– Продолжай! – говорю я.

– Я подумал, – продолжают они оба, и легавый снова плачет, – и решил, что мне не убежать.

– Что? – не понимаю я.

– Я бегу, бегу, бегу, – терпелив легавый, – всю жизнь во сне бегу.

– И конца этому не видно, и края, – говорит он.

– Один раз я, было, перестал убегать, – признается он.

– Но Светы не стало, и я снова побежал, – говорит он. – Бегу, снова бегу.

– Прям светофор, – говорю я.

– Какой светофор? – спрашивает легавый.

– Какой светофор? – спрашивает Настя.

– Продолжай, – рявкаю я.

– Светофор, который бежит, – говорю я и напеваю, – а светофор бежит, бежит, бежит… ах, светофор зеленый…

– Ну ты и бухой! – смеется легавый.

– Ну ты и бухой, – смеется Настя.

– Продолжай, – прошу я.

– Продолжаю, – говорит легавый и продолжает: – В общем, я решил остановиться.

– Каким образом? – тупо спрашиваю я.

– Встать, – говорит он.

– А конкретнее? – спрашиваю я.

– Конкретнее, – говорит он, и я мутно, но все же трезвею, – конкретнее я объясню при встрече.

– Ладно, – говорю я.

– Увидимся на выходных, – говорю я.

– Увидимся через час, – говорит он.

Мои ноздри вдруг обжигает запах прогорклого моря, протухших водорослей, опьяневших крабов, и слово «западня» проносится по кафелю туалета, словно тот самый, давно стухший краб, который вдруг ожил, да и решил сбацать развеселый танец бочком-бочком, слово «западня» мелькает так быстро, что даже следа не оставляет, а только запах, запах предупреждающий и настораживающий. Если он решил меня пришить, лучшего момента ему не найти. Я содрогаюсь, и Настя отфыркивается.

– Что ты ел?! – визгливо спрашивает она.

– Запеканку Дьявола, – говорю я, весь трясущийся, и все происходит как обычно: фея превращается в уставшую, с морщинкой под глазом девушку, все же ближе к тридцати, чем к двадцати, и она видит это в моих глазах так же ясно, как отражение кафеля.

– Если бы не твоя жена, – говорит она, – фиг бы все это случилось.

– Классная она у тебя тетка, – говорит она.

– Легче, – прошу я, – ей и тридцати нету.

– Мне двадцать, – говорит Настя.

– Отсасывай по бардакам в том же темпе, – говорю я, – и будешь выглядеть не на тридцать, как сейчас, а на сорок.

– От этого не стареют! – парирует она.

– Все дело в кислороде, – говорю я. – Его тут мало.

– Из-за таких, как ты! – говорит она.

– Она правильно сказала, что, мол, снять тебя дело минуты, – умывается она, протирает лицо салфеткой и начинает краситься, а я, как джентльмен, жду.

– И что трахаешься ты всегда грубо, потому что нормально у тебя не получается, – говорит она.

– Почему каждая шлюха после этого самого словно пытается тебе отомстить? – задумчиво спрашиваю я себя в зеркале.

Она замахивается, но я ускользаю и вываливаюсь на улицу. Застегиваясь дрожащими руками, замечаю, что в городе очень темно. Только огромные фиолетовые тени ночных каштанов да луна. Реши свои проблемы, говорит она. Я решу, говорю я. Слово «западня» снова мелькает где-то у моего левого плеча. Но когда предупрежден, вооружен, думаю я и чувствую себя на отряд рыцарей из сорока человек, отправляющихся воевать супостата в Иерусалим. «Западня» мелькает еще раз. Я успеваю заметить лишь легкое движение. Нужно вооружиться, думаю я. Сначала нужно получить благословение, напоминает луна. Ах, да. Священник и прекрасная дама, думаю я. Ну, со священником нелады… Я беру телефон и звоню Жене.

– С днем рождения, милый, – словно с луны, говорит она.

– Послушай… – начинаю я, но она меня перебивает:

– У тебя встреча.

– У меня встреча, – говорю я.

– Но тебе-то откуда знать? – спрашиваю я.

– Известия мелькают, словно крысы, – говорит она.

Мы молчим, я решаюсь первым.

– Почему ты уехала? – спрашиваю я.

– Не хотела прерывать твой праздник, – говорит она.

– Как блондиночка? – спрашивает она.

– Так себе, – говорю я.

– Почему ты за… – не успеваю спросить я, как она спрашивает сама:

– Послушай, милый, у тебя есть одна очень важная и большая проблема.

– Да, – говорю я, – у меня есть важная и большая проблема.

– Так поезжай и реши ее, милый, – говорит она.

– А уж потом займешься всеми остальными своими проблемами, – говорит она.

– Включая меня.

– Включая тебя, – киваю я.

– Включая ее, – кивает луна.

Мы с Женей прощаемся – молча, – и я пешком, на это уйдет еще немного сил, но луна подсказывает мне идти, не вызывать такси, иду к дому легавого. Луна осторожно переводит меня через дорогу, бережет меня от патрульных машин и хулиганов, в общем, охраняет как может. Я наэлектризован:

малейший повод для драки, и я сцеплюсь с кем угодно прямо на улице и не дойду до легавого. А ведь моя самая большая проблема там, шепчет луна. По дороге я, в который раз по подсказке луны, сказавшей мне – я ясно это слышал – «вооружайся», – устраиваю небольшой налет на арабский кафетерий. Плечом давлю на стекло, бегу по хрустящему стеклу к прилавку, хватаю что там лежит на поверхности и убегаю. Потом осматриваю трофеи. Три вилки, одни щипцы для горячих мясных шариков. Что-то огромное, кривое, массивное – кажется, лезвие на широкой деревянной ручке, что-то оно мне напоминает… Ах, да.

Жертвенный нож.

– Послушай, Женя, – говорю я.

– Я и правда люблю тебя, – говорю я.

– Плоть слаба, – признаю я.

– Но я люблю тебя, и плевать мне, что ты думаешь об этом, – говорю я.

– Я люблю тебя, – говорю я.

– И точка.

Потом включаю подсветку и вижу, что неправильно набрал номер. Луна смеется. В темном пятне, повисшем над и без того темной улицей – в доме легавого, – зажигается свет. Я без луны знаю, что это в его квартире. Эта ночь открыла мне предвидение. Телефон, луна, да окошко легавого – так они перемигиваются, ни дать ни взять трое влюбленных, блин.

Я швыряю телефон в кусты и поднимаюсь в подъезд. Пора, пора.

– Здравствуй, – стоит на площадке он.

– А это еще зачем? – глядит на нож он.

– Ночь, мать твою, – говорю я.