Читать книгу "Пелагия и красный петух - Борис Акунин"

Изложить события из собственного прошлогоМитрофаний задумал не от суеславия или самомнения. «Жизнь проходит, – сказалон, – много ли мне осталось? Так и уйдешь, не поделившись накопленнымбогатством. Ведь единственное настоящее богатство, которое никто у человека неотнимет, – его неповторимый жизненный опыт. Если умеешь складывать слова,большой грех не поделиться с родом человеческим своими мыслями, ошибками,терзаниями и открытиями. Большинству это, наверное, ни к чему будет, но кто-топрочтет и, может, беды избежит, а то и душу спасет». Читать написанное архиерейне давал. Даже секретаря не подпускал, сам перебеливал. Говорил: «Вот помру –тогда прочтете». А что ему, спрашивается, умирать, если крепок, здоров и ясенумом?

Пелагия прошмыгнула в библиотеку, вполголосапоздоровалась с отцом Усердовым, выписывавшим: что-то из богословских книг длябудущей проповеди.

Больше всего на свете отец Серафим обожалпроповедовать перед паствой. Поучения произносил ученейшие, с множеством цитат,и замечательные по протяженности. Готовился всерьез, подолгу. Беда только,никто не хотел внимать его учености. Узнав, что нынче служить будет Усердов,прихожане почитали за благо отправиться в какую-нибудь другую церковь, инередко случалось, что бедный отец Серафим ораторствовал перед парой глухихстарушек, пришедших в храм понюхать ладана или обогреться.

Митрофаний не мог допустить такого ущемленияавторитету богослужения, но и старательного проповедника обижать не хотел,поэтому с недавних пор дозволял ему ораторствовать лишь в архиерейской церкви,на собственном подворье, для келейников и челядинцев, которым деваться всеравно было некуда.

Поглядев, как Пелагия прохаживается вдолькнижных шкафов, секретарь учтиво предложил помощь в поиске книг. Монашкапоблагодарила, но отказалась. Знала: этот привяжется – не отвяжется, пока всене выспросит. А дело было деликатное, не для усердовского разумения.

Отец Серафим снова заскрипел перышком. Потом,как бы в поисках вдохновения, открыл карманный молитвенник, уставился в него.

Пелагия закусила губу, чтоб не прыснуть.Видела она как-то, по чистой случайности, что это за молитвенник. Там свнутренней стороны в переплет было вставлено зеркальце – очень уж уважалУсердов свою благообразную красоту.

Секретарь посидел-посидел, да и ушел, а сестравсе переходила от полки к полке, никак не могла найти искомое – ни средикатолической литературы, ни в канонике, ни в агиографии. Посмотрела даже вестественно-научном шкафу – тоже не нашла.

Скрипнула дверь, вошел Митрофаний. Рассеяннокивнул духовной дочери – и к полке. Схватил какой-то томик, зашуршалстраницами. Должно быть, понадобилась цитата или проверить что-нибудь. По всемубыло видно, что владыка сейчас обретается далеко отсюда, где-то в прожитыхгодах.

Пелагия подошла поближе, увидела, что архиерейлистает «Дневники» Валуева.

Покашляла. Не оглянулся.

Тогда уронила со стола на пол«Древнееврейско-русский словарь». Фолиант был в треть пуда весу и шума произвелстолько, что Митрофаний чуть не подпрыгнул. Обернулся, захлопал глазами.

– Извините, владыко, – прошелестела монашка,поднимая томище. – Задела рукавом... Но раз уж вы отвлеклись... Не могу одну книгунайти. Помните, после ханаанской истории вы мне говорили, что у вас есть книгао чудесных пещерах, какого-то латинского автора?

– Все недоуменствуешь о своем Чертовом Камне?– догадался преосвященный. – Есть книжка о пещерах. В медиевистике.

Он подошел к большому дубовому шкафу, провелпальцем по корешкам и выдернул ин-октаво в старинном телячьем переплете.

– Только не латинского автора, а немецкого. –Митрофаний рассеянно погладил выцветшее золотое тиснение. – Адальберт Желанный,из младших рейнских мистиков. На, изучай, а я пойду.

И в самом деле вышел, даже не спросил, чтоименно надеется Пелагия отыскать в средневековом сочинении. Вот что значитписательский зуд.

Сестра, впрочем, и сама толком не знала, чтоона ищет.

Неуверенно раскрыла том, поморщилась натрудный для беглого просмотра готический шрифт.

Прочла заголовок.

«Tractatus de speluncis» [3]

Под ним эпиграф: «Quibus dignus non eratmundus in solitudinibus errantes et montibus et speluncis et in cavernisterrae» [4].

Стала перелистывать хрупкие страницы, кое-гдевчитываясь повнимательней.

В прологе и первых главах автор дотошноперечислял все двадцать шесть упоминаний о пещерах в Священном Писании,присовокупляя к каждому эпизоду пространные комментарии и благочестивыеразмышления. Например, исследуя Первую книгу Царств, Адальберт со средневековымпростодушием развернул подробное рассуждение, по какой именно нужде – большойили малой – вошел царь Саул в пещеру, где затаился Давид со своимисторонниками. Ссылаясь на других авторов, а также на собственный опыт,Адальберт убедительно доказывал, что царь мог зайти в пещеру лишь по болееосновательной из телесных нужд, ибо при отправлении нужды менее значительнойчеловек бывает не столь сосредоточен и не производит «crattoritum et irrantum»[5]– а именно они, вне всякого сомнения, помешали венценосцу заметить, как Давидотрезает у него край одежды.

Устав разбирать средневековую латынь, Пелагияуже хотела отложить труд дотошного исследователя. Рассеянно перевернула ещенесколько страниц, и взгляд ее упал на название «Kapitulum XXXVIII de SpeluncisPeculiaribus tractans» [6].

Начала читать – и уже не могла оторваться.

«А еще есть пещеры, именуемые Особенными,сокрыты они от человека, доколе он жив. Пещеры те соединяют мир плотный с миромбесплотным, и всякая душа проходит чрез них дважды: когда входит в плоть прирождении и когда выходит из плоти после смерти, только неправедные души изпещеры падают вниз, в огненную геенну, а праведные воспаряют в горние сферы.Особенные Пещеры, число же их сто сорок четыре, по милосердию Божию рассеяны посвету равномерно, по одной на тысячу лиг, чтобы путь души к плоти и обратно былне слишком продолжительным, ибо нет ничего мучительней этого перехода.