Читать книгу "Небесные тираны. Столетняя история бомбардировщиков - Бьёрн Берге"

Бусидо, принятому среди самураев до середины XIX века.

Молодые пилоты-камикадзе размещались в отдельных военных поселениях. Там они ходили с бритыми головами, носили чёрно-белую форму, выполняли физические упражнения и практиковали синтоизм. За день до полёта они собирались на импровизированной взлётно-посадочной полосе, чтобы выпить рюмку саке — японской рисовой водки, которую подавали на столе, покрытом хлопающей на ветру льняной тканью. Местные школьницы в матросской форме пели песни и махали на прощание веточками цветущей сакуры.

Если я отправлюсь в морское путешествие,

вернусь мертвецом я на берег.

Если я пойду в горы,

вернусь мертвецом на луг.

Но если я умру за императора,

я не пожалею об этом{203}.

В последние месяцы войны пилоты-камикадзе взлетали с военных баз на самом южном острове Кюсю, от которого было рукой подать до места сражений на острове Окинава. Прежде чем лететь над открытым морем, самолёты облетали священный вулкан Каймондакэ. Пилоты пребывали в эйфории и ликовали — или лишь делали вид?

В одном интервью ветеран войны Цунэо Ватанабэ рассказывал: «Это блеф, что они вступали в бой, храбро и радостно крича: „Да здравствует император!“. На самом деле они напоминали овец, идущих на заклание. У всех были опущены глаза. Некоторые едва могли держаться на ногах, и их приходилось нести к самолётам и сажать за штурвал»{204}.

Кажется, это и был момент надлома в японском самосознании, о котором также говорится в книге Иэна Бурумы «Бремя вины». Он описывает людей, которые были вынуждены подчиниться строгому религиозному культу и абсолютной власти императора, от них требовалось принести себя в жертву, а для этого полностью заглушить инстинкт самосохранения{205}.

Но Япония была не единственной такой страной. Даже в более светских государствах самопожертвование является одним из важнейших свойств культуры, которым пронизаны патриотические песни — Умри, если потребуется{206}. Оно же является самой сутью западных рыцарских идеалов, предусматривающих, что рыцарь отдаст свою жизнь ради кого-то или чего-то более великого, чем он сам: короля, правительства, сослуживца или красивой женщины. Многое свидетельствует о том, что такое самопожертвование не приносило никакой выгоды — в лучшем случае немного почёта родственникам и потомкам, и поэтому нет полной уверенности, что оно вообще имело место{207}.

Преимущество религиозного мученичества в том, что, с одной стороны, оно гарантирует ощутимую выгоду. Например, ислам обещает мужчине всевозможную роскошь и неограниченный доступ к женскому телу. Христианское воззрение гораздо более абстрактно: «Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет её; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретёт её»{208}. Синтоизм занимает в этом вопросе промежуточную позицию. Это не вдохновляло многих пилотов-камикадзе, однако на практике до их вдохновения никому дела не было. Как бы то ни было, самолёты редко достигали своих целей. Большинство из них противнику удавалось сбить ещё на подлёте. В общей сложности около 4000 молодых японцев стали жертвами этого абсурдного ритуала. Некоторые из них встретили свою судьбу на особом снаряде, который получил применение в последние месяцы войны. Это была так называемая летающая бомба «Оха» — «удар грома». Она была похожа на торпеду с короткими крыльями, направляющими в хвостовой части, и узкой кабиной пилота в верхнем отсеке. Бомба была оснащена ракетным двигателем и могла достигать скорости 900 км/ч, но не могла взлетать сама по себе и должна была быть сброшена с большого самолёта. Поэтому бомбардировщики снова начали широко использовать. Однако точность нового оружия была низкой, и оно никоим образом не могло повлиять на исход войны.

В августе 1945 года, вскоре после того, как американцы сбросили атомные бомбы на японские города, война прекратилась. Домой вернулась большая группа пилотов-камикадзе, которым по разным причинам не пришлось принести себя в жертву. Никакие почести им не оказывались. Некоторым удалось хитростью избежать участия в самоубийственной атаке, другие совершили аварийную посадку на море или вовсе не взлетели из-за проблем с двигателем. Их объединяло то, что они меньше, чем большинство японцев, боялись смерти, вероятно, это заставило многих из них вскоре стать преступниками{209}. Постепенно эта проблема стала настолько серьёзной, что было выдвинуто требование вмешаться в ситуацию на государственном уровне и позаботиться о профессиональной переподготовке лётчиков по специально разработанной программе. Однако теперь Япония находилась под оккупацией Америки, и у новой власти были другие приоритеты.

Отряд 731 так и не сумел создать эффективное биологическое оружие. Многое свидетельствует о том, что блохи были не самым эффективным способом распространения болезни. Наряду с Сиро Исии и его сотрудниками этой проблемой занялись и британцы, и им удалось смешать активные бактерии с крошечными мелкодисперсными частицами газа. В результате получились так называемые аэрозоли, которые распространяли вещество по ветру по тому же принципу, что и газовые баллончики. В гонке вооружений после Второй мировой войны именно на эту технологию возлагались самые большие надежды.

Глава 14

Иерихонские трубы

Юнкерс Ю-87 «Штука»

(Германия)

Принят на вооружение: 1936 год

Количество, ед.: 6500

Экипаж, чел.: 2

Размах крыла, м: 13,8

Максимальная скорость, км/ч:250

Практический потолок, фут (м): 26 900 (8200)

Максимальная дальность, км: 500

Бомбовая нагрузка, кг: 900

В повести «Маленькие сапожники»{210} американский еврейский писатель Исаак Башевис-Зингер, выходец из Польши, рассказывает о богобоязненном Аббе Шустере из Фрамполя — местечка у подножия холмов Радзецка в нескольких километрах к югу от Люблина, размером не больше «точки в маленьком молитвеннике». Герой происходит из древнего рода сапожников. «Люди, страдавшие от обморожения пальцев, мозолей или расширения вен, были очень благодарны ему за работу и говорили, что его обувь позволяла им чувствовать себя лучше». В 1930-х годах многие евреи эмигрировали в США в поисках счастья, однако Абба Шустер был полон решимости обучить всех семерых своих сыновей ремеслу сапожника в городке, который он считал лучшим местом на Земле. Он был абсолютно глух к жалобам служанки Шифры Цирель, которая ходила с важным видом и высоко поднятой головой и жаловалась на грязные улицы, «глинистый вкус воды и комковатый домашний хлеб»{211}.

Сапожная мастерская находилась на холме на окраине городка. Из окон мастерской Аббы Шустера открывался вид на весь городок. «Он видел, как каждое утро почтенные матери семейств собирались у мясных лавок, как по двору синагоги разгуливали юноши и просто бездельники, как вокруг колонки собирались девушки — набрать воды для чая к завтраку, как в сумерках