Читать книгу "Нерон. Родовое проклятие - Маргарет Джордж"

до него. Но она ведь могла нанять эту женщину, Локусту?

Я лежал без сна в темноте своей комнаты, и мысли становились все отчетливее и смелее. Вот она – страшная правда: я происхожу из рода убийц. Калигула пытался убить меня. Мессалина пыталась убить меня. Ходили слухи, что Калигула убил Тиберия – удавил подушкой. А смерть Германика? Ее причины остались под вопросом, отравление не исключалось, как и то, что за этим стоял Тиберий.

Во мне течет кровь убийц. Означает ли это, что во мне живет убийца, желающий вырваться на свободу?

Однажды во время одного из уроков я осторожно поднял эту тему.

– Склонность к убийству не передается по наследству, – заверил меня Аникет. – Такое бывает только в греческих трагедиях.

Но дело в том, что я будто жил внутри греческой трагедии. Да и сюжеты этих трагедий наверняка основывались на реальных историях.

А потом ко мне начали приходить и вовсе страшные мысли. Она меня убьет? И в ответ я твердил себе: «Нет, нет, нет – матери никогда не убивают своих детей».

Тут я вспоминал о Медее. Но это же миф, греческий миф, такого не было по-настоящему…

Постепенно все эти мысли ослабили хватку – так всегда случается раньше или позже. Я научился жить с новым знанием; люди ко всему привыкают, даже к страху – страх становится для них обыденностью. Понимание, что я по крови своей убийца, блекло на фоне мысли о том, что моя мать – а она точно была убийцей – может погубить меня.

Так мы принимаем себя со всеми слабостями, потому что должны сосредоточиться на ком-то, чьи пороки гораздо серьезнее наших недостатков и кто может стать для нас настоящей угрозой.

* * *

Я рос, один день рождения сменял другой. Когда мне было девять, Клавдий в честь восьмисотлетия основания Рима устроил терентинские игры. В их число входили троянские – традиционные показательные конные выступления мальчиков, слишком юных, чтобы стать солдатами, но достаточно взрослых, чтобы ездить верхом. В качестве участников выбрали нас с Британником, и мать постоянно об этом говорила.

– Твое первое появление на публике, – твердила она. – Нам нужно постараться, чтобы все прошло успешно.

– Нам? – переспросил я. – Ты поедешь верхом рядом со мной?

– Не дерзи, просто слушай, что тебе говорят. Участие в играх – хорошая возможность продемонстрировать твое благородное происхождение. Искусство верховой езды традиционно является частью образования принца, но сейчас принцев нет… за исключением тебя…

– И Британника, – напомнил я.

– Да, еще Британник. Но ему всего шесть, он слишком мал, чтобы хорошо смотреться на большой лошади.

Я в ответ только пожал плечами. Мне было все равно, и я позволил матери нарядить меня так, как ей того хотелось. Я должен был подстраиваться под все ее желания.

Троянские игры – это ритуальное зрелище, требующее определенного мастерства в езде верхом, и я к этому времени уже неплохо им овладел. А вот маленький Британник, по моему мнению, вообще не должен был участвовать и ожидаемо выступил неудачно. Ну а мой выход неоднократно вызывал шквал аплодисментов. Так мне сказали. Я правил лошадью, но мысленно был далеко и ничего не замечал, хотя мое тело исправно выполняло все нужные движения.

Мать ликовала, Мессалина была мрачнее тучи. Я понимал, что ненависть Мессалины перевешивает одобрение матери – по крайней мере, в том, что касалось моей безопасности.

– Вас было просто не сравнить, – злорадствовала мать. – Ты – отрок, который вот-вот превратится в мужчину, и он – неловкий ребенок. Публика это увидела, поняла и выбрала тебя.

Та же самая публика в один день на гонках колесниц болела за команду зеленых, а в следующий – за синих. Я не доверял толпе, но выполнил свой долг и теперь хотел одного – уйти к себе в комнату и снова погрузиться в свой мир.

– Клавдий прислал тебе подарок в память об этих играх. – Мать протянула мне маленькое золотое кольцо с инталией[23] из сердолика; на ней был изображен юноша верхом на лошади. – И он сказал, что гордится тобой.

Я подумал, что это довольно щедро с его стороны, и надел кольцо на мизинец. Причем, на удивление, очень надеялся, что кольцо будет впору. Так и оказалось.

– И еще сказал, что оно принадлежало Германику, когда тот был ребенком.

– Он очень добр, я буду дорожить кольцом.

– Твой дед был бы доволен.

Теперь мне действительно надо было скорее уйти к себе – я чувствовал, что могу расплакаться, хотя сам не понимал почему.

* * *

Год тянулся, как тяжелая повозка по заранее проложенному пути. Ветреная, дождливая весна уступила дорогу сухому пыльному лету, на смену лету пришла золотая осень, и вслед за ней – колючая зима с дождем и снегом. А вместе с зимой наступил и мой десятый день рождения.

– Ты выбрал худшее время года, чтобы появиться на свет, – недовольным тоном заметила мать.

– Вообще-то, ты его выбрала, от меня тут ничего не зависело, – напомнил я. – И потом, погода сейчас, может, и плохая, но лучше времени для дня рождения не придумаешь. Мой приходится на сатурналии[24].

По мне, так лучше бы сатурналии продолжались весь год, а не одну короткую неделю. Празднества начинались с жертвоприношений у храма Сатурна на Форуме, потом с ног статуи снимали шерстяные обмотки, что символизировало избавление от ограничивающих нас обычаев. На эти несколько дней в году все переворачивалось с ног на голову: вместо тог облачались в свободные греческие одежды, рабы менялись местами со своими господами, все и каждый могли свободно говорить все, что придет в голову. Некоторые люди переодевались так, что их было не узнать, и в таком виде бродили по городу; другие принимали гостей и обменивались подарками; вино лилось рекой, пьянство не возбранялось.

Но меня не трогало разрешение напиваться до бесчувствия; возможность пересекать установленные границы и вырываться на свободу – вот что вызывало у меня неподдельный интерес. Постепенно я начал видеть во всем этом некую значимую связь с началом своего жизненного пути.

– Это опасное время, – сказала мать. – Люди притворяются теми, кем не являются…

– Или перестают притворяться, – заметил я.

* * *

После короткой недели сатурналий год скатился в прежнюю колею с ее нудным ритмом.

Однажды в ту пору, когда на деревьях появляются новые листья, а старые с осени еще лежат вокруг их стволов, я подумал: «Зачем им, деревьям, вообще это нужно? Столько усилий уходит на то, чтобы листья проклюнулись из почек и расправились, и ведь очень скоро они