Читать книгу "Нерон. Родовое проклятие - Маргарет Джордж"

все равно опадут и пожухнут».

Вот такими вопросами я задавался от скуки. Но осенью моя скука была развеяна самым неожиданным и скандальным образом, одно-единственное событие изменило течение наших жизней. И это было выставленное напоказ безрассудство и даже безумие Мессалины.

После сатурналий и своего десятого дня рождения я по-прежнему вел уединенный образ жизни и ничего не знал о любовниках Мессалины. Как, впрочем, и Клавдий. А весь Рим знал. Пока Клавдий в Остии инспектировал строительство своей новой гавани, его супруга устроила публичную «церемонию бракосочетания» со своим последним любовником и новым консулом Гаем Силием.

– Самый красивый мужчина Рима, – с издевкой в голосе сказала мать. – Глупее не придумаешь.

Гай Силий… Крисп представил мне его на гонках колесниц! Я тогда еще подумал, что он похож на Александра Великого.

– О ком ты? – спросил я.

– О них обоих, – улыбнулась мать, – их обоих казнили.

– Что? Мессалину казнили?

Клавдий казнил собственную жену?

– Приказал покончить с собой, но у нее не хватило духу. Мессалину убил один из солдат. Мать стояла рядом и внушала дочери, что надо быть смелой и сделать все самой, но…

Бедная тетя Лепида! Сначала ее мужа убили в результате заговора собственной дочери, а потом и сама дочь вот так бесславно закончила свою жизнь. Это, конечно, больно, но от зла лучше избавиться. Мессалина была злом во плоти.

– И Клавдий смог отдать такой приказ?

Этот старик с кожей в пигментных пятнах не казался мне таким уж решительным, он скорее был игрушкой в руках Мессалины.

– Ну… – мать закатила глаза, – он был пьян, подписывая бумаги, а когда на следующее утро проспался и захотел ее видеть, было уже поздно.

– Хочешь сказать, что судьи поспешили исполнить приговор до того, как он вспомнил о своем распоряжении?

– А у тебя, мой мальчик, похоже, есть политическое чутье. Возможно, ты не безнадежен.

* * *

Мессалину казнили осенью, и спустя всего несколько месяцев, в день наступления нового года, мать вышла замуж за Клавдия.

Да, я пишу так просто, а какими еще словами можно об этом рассказать?

Это было из ряда вон – законы Рима запрещали браки между дядями и племянницами, но мать обо всем позаботилась, и Клавдий вынудил сенат проголосовать за разрешение их брака.

Как она справилась со всем остальным? У виллы довольно часто видели одного красавца-вольноотпущенника, и скоро поползли слухи, что они – любовники. И этот вольноотпущенник, Марк Антоний Паллант, был казначеем Клавдия и имел к нему доступ. Предположительно, он нашептал императору, что Агриппина идеально подходит на роль его четвертой жены и что союз династий Юлия и Клавдия положит конец вражде, берущей начало от Тиберия и Агриппины Старшей. На самом же деле моя мать просто одурманила старого Клавдия любовными ласками. Будучи его племянницей, она имела свободный доступ в императорский дворец – сидела у него на коленях и пробуждала в старом козле похоть. Он был настолько глуп, что называл ее «дочерью и воспитанницей, рожденной и взращенной на моих коленях…». Не сомневаюсь, все вокруг только об этом и говорили.

* * *

Все это было так стыдно, так позорно, что я хотел запереться в своей комнате и никогда больше из нее не выходить, но такое поведение было неприемлемым. За этим неминуемо последовало бы наказание от матери, а ее гнев – не то, что может принять на себя желающий выжить. Мне полагалось присутствовать на их бракосочетании. Я стоял там, пока лицемерные гости желали им долгих лет и счастья… и детей. Это был единственный момент в моей жизни, когда я почувствовал, что у меня есть что-то общее с Британником и Октавией: они скривились от слов о брачном союзе моей матери и Клавдия. Я был старше и, в отличие от них, сумел выслушать все с каменным лицом, по которому никто ничего не смог бы прочесть.

В тот вечер я вернулся на виллу, а мать осталась во дворце, где провела первую ночь наступившего года в объятиях Клавдия. Конечно же, я не был свидетелем той ночи и не позволял себе даже в мыслях представить нечто подобное, но в моей памяти навсегда запечатлелось, как он своими трясущимися руками в старческих пятнах поднимает вуаль невесты. Только вернувшись на виллу, свободную на тот момент от присутствия матери, весь ужас произошедшего буквально вдавил меня в подушку. Мать стала императрицей. Она – самая могущественная женщина… нет – самая могущественная персона после Клавдия.

Поглаживая подаренное им кольцо на мизинце, я вспоминал моменты, когда он был добр ко мне, и вдруг почувствовал, что он уязвим и нуждается в защите: он угодил в руки моей матери и целиком зависел от ее благосклонности. Никому из ее мужей не посчастливилось дожить до старости.

Вскоре во дворце состоялась обязательная церемония празднования вновь обретенного императором счастья. Никакой возможности пропустить это действо у меня не было, так что пришлось смириться. Да и на вилле я чувствовал себя брошенным во всех смыслах этого слова и, признаюсь, хотел оказаться там, где можно было ощутить течение жизни и услышать гул людских голосов.

По периметру территории дворца горели высокие факелы; ближе к самому дворцу стояли стражники с факелами поменьше, а на подходе к бронзовым дверям гостей приветствовали звуки свирелей и тамбуринов. Много лет прошло с тех пор, как я впервые по приглашению Клавдия вошел в эти двери, чтобы с ним познакомиться. Тогда мне было страшно, я очень нервничал. Теперь же я входил во дворец как член его семьи и мог больше не бояться встречи с жестокой и коварной Мессалиной. В этот день я впервые ощутил вкус отмщения, и он мне понравился.

Из дальних комнат дворца доносился гул голосов. Рабы сопровождали вновь прибывших гостей по длинным коридорам, и под конец я оказался в просторном зале, который еще не стерся у меня из памяти. Я больше не был ребенком, но обстановка все так же потрясала своими масштабами. Свет от сотен подвесных масляных ламп придавал воздуху золотой оттенок и менял цвета нарядов гостей: травянисто-зеленый становился похож на мшистый, а красный превращался в оранжевый. Из-за огня жаровен в зале было не особо приятно находиться, и я, следуя потоку прохладного воздуха, пошел в сторону балкона. Вечером освещенные факелами дорожки Большого цирка были похожи на овал из мерцающих звезд.

В конце зала я заметил компанию людей, похоже собравшихся вокруг новобрачных, и тут я вдруг замялся. Да, к этому времени я был достаточно высок, чтобы не затеряться в