Читать книгу "Воля императора. Крепость - Евгений Васильевич Шалашов"

я помню, что такое умирать. Прекрасно помню. И никому этого не пожелаю. И для меня в тот момент человечность боролась с долгом. Потому что, кроме того, как защищать свой народ, я должен думать о том, чтобы не оставить его без головы. И должен не хуже тех же солдат оберегать свою жизнь и бороться за неё, так как без государя страну скорее всего поглотит жуткий хаос. Я в ответе за своих подданных и не имею права создавать такие трудные ситуации в своей стране. Поэтому, как минимум, должен по достоинству одаривать тех, кто не хуже меня осознаёт значение слова «долг» и следует ему.

Я как раз подписывал указ о присвоении Пегову чина подполковника. Уж кто-кто, а он это точно заслужил своими действиями, своим командованием и выучкой, через которую проходят его подчинённые. Он им спуску не даёт, и при этом людей правильных отбирает. Есть у него тоже талант находить хороших бойцов, которым можно доверить свою жизнь. Как минимум, об этом говорят действия прапорщика службы безопасности императорской семьи Иванова, который, не пожалев своей жизни, бросился грудью на гранату, готовый умереть за своего царя.

Я в прошлом избирательно относился к российскому кинематографу, не всегда его оценивал, но в памяти как-то осела сцена из фильма «Девятая рота» Бондарчука, когда молодой парень на учениях испугавшись наезжающего на него танка, обмочил штаны, ещё и расплакался, однако вскочил и бросил в танк гранату. Его сослуживцы стали над ним смеяться, но прибежал старшина и всех разогнал. Часто вспоминаю эти слова, когда старшина произнёс: «ты можешь в штаны ссать, мамку звать, а задачу должен выполнить, мол, он задачу выполнил». На том ситуация и рассосалась, и это было для меня знаково.

Да, можно улыбнуться вспомнив, как испуганно расширились глаза Иванова, и как он дрожал и как кричал, вот только парень был готов умереть в тот момент. Он принял решение, и пускай он хоть сотню раз перепугался, но решение было принято, а действия его были более чем героические. За это он получит звание поручика, а также будет награждён крестом святого Георгия. Вообще по правилам ему следовало бы дать подпоручика, но тут был один нюанс: когда младшим офицерам присуждают награды, они автоматом получают очередное звание. Так и получилось. За Крест он получил подпоручика, а следом сразу и поручика.

Хотя была ещё одна деталь. Всё-таки хоть София и не призналась, но я до сих пор уверен, что она сделала что-то с гранатой и не позволила ей разорваться. И часть заслуг, по спасению императора, да и того героического гвардейца, лежала ещё и на моей жене. Наградить георгиевской медалью «За храбрость»? Нет, маловато. Жалко, конечно, что гражданским лицам военные ордена не положены, однако солдатский Георгиевский крест присудить ей можно. Это, вроде бы, не считается орденом? Правда, как она станет его носить на платье? Но можно изготовить «фрачный» вариант.

Поэтому я сделал приказ и для жены. Пускай это будет для неё этаким сюрпризом.

Дела на сегодня сделаны.

Я попросил Трофима принести чашку кофе. Сейчас немного передохну, а потом направлюсь в покои Иванова Ивана Ивановича за своей женой. Та в последнее время зачастила ходить к нему в гости, и они то и дело предавались беседам. Он ей рассказывал наизусть Пушкина, Лермонтова и других российских поэтов. Даже пересказал ей «Войну и мир». И всё на память, слово в слово. Каждый раз меня удивлял этот человек своими феноменальными способностями к запоминанию любой информации. Я даже решил попросить Софью проверить, есть ли у него способность. Но она сказала, что никаких способностей нету. Иванов — от природы такой уникум. Кутепов тоже подтвердил, что способностей у моей железной маски не обнаружено.

София, в свою очередь, цитировала ему Омара Хайяма и других мусульманских классиков и философов. В общем, они друг друга нашли. София даже хотела передать ему способность языкознания, но Иванов отказался на отрез. Теперь София, кроме родной литературы, преподавала ему ещё и турецкий язык, вернее, арабский. Турецкий-то язык в моей истории появился только после распада Османской империи, благодаря Ататюрку, которому ещё правительство товарища Ленина помогало оказаться у власти. Такие вот дела. Так что, казалось бы, такая мелочь, как победа в маленькой войне, обернулась для целого мира глобальными изменениями. А у нас пока и Османская империя до сих пор держится, и Российская империя благоденствует. Ну, и много чего плохого не случилось. Вроде мелочь, а приятно. Хотя неплохо бы как-нибудь глубже поизучать историю на предмет несоответствий. Глядишь, может, где-нибудь в другом месте повернулась история иным местом. Где-то прибыло, где-то убыло.

Неожиданно поступил звонок от генерала Шапошникова. Обычно он звонил днём. Я даже немного удивился, с чего это он звонит вечером, и немного напрягся. Вдруг случилось что-то страшное, требующее немедленного моего внимания. Однако генерал был в приподнятом настроении.

— Ваше императорское величество, — весело произнёс он. — Мне тут доложился подполковник Фраучи, рассказал о достижениях нашего друга на французской ниве. Тот убедительно рекомендует вам ознакомиться завтра с французской прессой.

— Французская пресса? Я и так её каждый день штудирую, — не сразу понял я, о чём идёт речь. — Ничего там нового нет. Только про русофобию, да про причуды лихого императора.

— Наша вавилонская башня сегодня развалится и перестанет быть зерном раздора, — не без торжественности объявил генерал.

Я сначала снова не понял его ребус, видимо совсем заработался, а потом до меня дошло. Линия, хоть и закрытая, но по-привычке лучше не говорить открытым текстом. Так, обиняками.

— Уже? — удивился я.

— Ещё нет. Через двадцать семь минут будет фейерверк, — ухмыльнулся Шапошников. — Через двадцать семь минут пропадёт с лица столицы галлов уродливое металлическое чудовище.

— Вот это да, — хмыкнул я.

Как раз рассуждал о том, что история может повернуться боком для кого-то, вот она и повернулась для французов, лишив их народного достояния и главной достопримечательности столицы, что так будоражила умы туристов и рафинированных дам, желающих во что бы то ни стало увидеть Париж и умереть. Глядишь, будут теперь говорить нечто подобное про московский Кремль или про египетские пирамиды. Да уж, вот такая ирония судьбы.

На сегодня дела были закончены. Я потянулся в кресле и расслабился. Трофим как раз принёс мне свежезаваренный кофе. Сегодня мне не хотелось возиться с этим делом, поэтому поручил проверенной кухарке, которая варила кофе не хуже, чем я.

— Ваше императорское величество, — вдруг окликнул Трофим. — Не велите казнить, велите миловать.

— Говори, что у тебя случилось? — глянул я на него искоса.Трофим опять выступает в роли холопа шестнадцатого века.

— Тут такое дело. Слухи ходят страшные.

— Что за слухи? — удивился я, поставив себе пометку, что следовало бы позвать моих агентов. Давно с ними не общался и не сверялся с последними сплетнями. Вдруг там что-то без меня происходит, а я и не в курсе.

— Да тут такое говорят, что есть у императора тайная ищейка! Называют ещё тайным агентом или кровожадным душегубом. Что, мол, кто к императору в немилость попадёт, того больше и не вспомнят. Встретит его Степан Ухтомский, запрёт в тайной комнате и допрашивать будет, а потом его больше никто и не увидит. Говорят, что любого на чистую воду способен вывести, а то и в лишнем в чём обвинить.

— Серьёзно, что ли? Прям так и говорят? — удивился я.

— Так и говорят, что, если, мол, будешь своей властью злоупотреблять или будешь нечист на руку, всё, конец тебе. Ходит этот Степан Ухтомский и наблюдает за каждым.

— Ну, пускай говорят, что тут такого, — пожал я плечами.

— Так, видите ли в чём дело, говорят, что это брат мой. У меня же фамилия Ухтомский. Да и поговаривают, что он похож на меня, как две капли воды. Только ходит важный, с бородищей и усищами. А у меня ведь брата отродясь не было, у меня две сестры.

Поняв, о чём идёт речь, я едва не рассмеялся. Я ведь несколько раз проводил допросы, примеряя на себя личину Трофима, только значительно видоизменённую.

— Ухтомский, говоришь? — хмыкнул я. — Ну, пускай боятся дальше. Ходи, значит, важный и говори, что, в случае чего, тоже братцу пару слов шепнёшь, если будут себя