Читать книгу "Из варяг в Индию - Валерий Ярхо"

К вечеру того же дня из Хивы прибыл туркменский старшина Берди-хан, состоявший на ханской службе. При встрече с капитаном он прежде всего попросил стакан водки, выпил его единым духом и, немного поговорив с Муравьевым о хане, рассказал, что в 1812 году он служил у персов, воевал с русскими, был ранен и взят в плен. Потом два года служил у генерала Лисаневича, но сбежал в Хиву. После этого Берди-хан откланялся и уехал столь же внезапно, как и появился. Больше его капитан никогда не видел.

Около полуночи Муравьева разбудили и доложили, что из Хивы прибыл чиновник от хана и желает видеть посла немедленно. В комнату тут же вошел молодой человек, назвался Абдуллой и бесцеремонно присел возле его постели. Ночной гость начал расспрашивать капитана о цели приезда, но тот отвечал, что расскажет об этом самому хану или тому, кого хан назначит вести с ним переговоры, сказав только, что имеет к хану письма от высокопоставленных особ. Абдулла с удивлением спросил: «Вы в самом деле служите Белому Царю?» — и попросил чаю. Капитан ответил, что в полночь он чай не пьет, а потому просил Абдуллу выйти вон и оставить его в покое. После визита любителя водки он был насторожен в отношении гостей и не прогадал. Позже выяснилось, что Абдуллу никто не посылал к нему; это был сын важной хивинской персоны, который, проезжая мимо Ак-Сарая по своим делам, пожелал узнать, что там за посол приехал, да рассчитывал получить от него подарок.

* * *

Выехать в Хиву капитану и его людям удалось только 6 октября. Вырвавшись из объятий восточного гостеприимства, маленький кортеж русского посланника проделал восемь верст, как его нагнал всадник. Он привез им указание остановиться и ждать чиновников хана, отправленных накануне. Действительно, вскоре их нагнали чиновники, ехавшие верхами, со свитою из четырех нукеров. Старшим из них был Атчанар-аллаверди, низенький человек, лет шестидесяти на вид, с длинной седой бородой. В своих записках капитан охарактеризовал его так: «Он смотрелся сущей обезьяной, немного заикался, хотя и говорил скоро. Из всякого его слова видно было в нем мерзкого и пустого старикашку, алчного к деньгам». Второй чиновник был высок ростом, тучен, с маленькой бородкой, звали его Ешнезер. В противоположность Атчанару он имел благородные манеры, а речь его отличалась сдержанностью. Ешнезеру было около тридцати лет, состоял он в звании «юзбаши», то есть сотника.

Позже Муравьев узнал, что Атчанар был не хивинец по рождению, а перс; еще ребенком туркмены угнали его во время набега и продали в Хиве. Здесь он женился, у него родились и выросли дети, и его старший сын стал отважным воином. Однажды молодой нукер вместе с ханом попал в плен к бухарцам, но ночью сумел освободить своего повелителя. Хан приблизил его к себе и назначил на важную должность в ханстве, сделав ходжаш-мегремом — сборщиком податей и начальником таможни. Пользуясь случаем, ходжаш-мегрем помог выйти в люди всей родне, устроив их на выгодные места. Сам же любимец хана был осыпан дарами, заключавшимися в основном в наделах земли и водоводных арыках, что в засушливой стране было выгоднее обладания золотом. Таким образом их семья стала одной из самых богатых в Хиве, она вела большие торговые дела в разных странах, и в том числе с Россией, торгуя в Астрахани.

После взаимных приветствий и представлений ханские гонцы передали Муравьеву волю своего владыки: русскому посланнику надлежало следовать в Иль-Гельди, где все готово к его приему, и там дожидаться дальнейших распоряжений хана Мухаммед-Рахима.

* * *

Иль-Гельди была небольшой крепостью, принадлежавшей не хану, а семейству ходжаш-мегрема. Это была своеобразная помесь загородного поместья и фортификационного сооружения, обычного в этих беспокойных местах. Селение окружали стены в три с половиной сажени вышиной (более пяти метров), выстроенные из глины, смешанной с камнем. Четыре боевые башни располагались по углам крепостицы, длина стен между ними с каждой стороны не превышала двадцати пяти саженей. Внутри Иль-Гельди имелись бассейн, несколько дворов, стойла для скота, кладовые, мельница и жилые помещения. В крепости имелся постоянный гарнизон в шестьдесят воинов, живших вместе с семьями, которые помещались в жилых комнатах и кибитках, стоявших во дворе. Такой замок не был данью роскоши в ханстве, где то и дело происходили возмущения и междоусобицы и нередки были набеги киргизов, аральцев и тех же туркмен. В подобном укреплении семья богатого хивинца, запершись вместе со своими нукерами, рабами и слугами, могла продержаться довольно долго, а так как искусством правильной осады кочевники не обладали, это было настоящим спасением от грабежа и гибели.

Гостей встречал брат ходжаш-мергема, еще один сын Атчанара — Сеид-Назар. Он был помощником у брата, состоя вторым лицом в хивинской таможне. Как и все в его семействе, он, перс по крови, отличался от хивинцев чертами лица и длинной бородой, редкой у коренных жителей этих мест. Про него говорили, что он, как и все в его семье, очень алчен к деньгам («что свойственно таможенникам всех царств на свете», — подметил в дневнике капитан). Кроме того, всем в Хиве был известен его крутой норов, но в тот день Сеид-Назар был сама любезность: передав Муравьеву поклон от хана, он угощал прекрасным пловом и фруктами, поил чаем с сахаром, что по хивинским меркам было верхом роскоши. За трапезой капитана уверяли, что в крепости ему гостить не долго — хан скоро призовет его в столицу. Весьма довольный ходом дел, капитан расположился в отведенной ему комнате, более всего походившей на чулан, но ждать от хивинцев, которые сами жили в подобных помещениях, предоставления более комфортабельного жилья не приходилось.

* * *

Минул день, за ним другой, третий… За капитаном никто не ехал из Хивы. Правда, на второй день его пребывания в Иль-Гельди оттуда прибыл третий сын Атчанара, Якуб, но он «лишь повторил, что посла вот-вот позовут. Капитан не знал, что его визит здорово напугал хана, не знавшего ничего, кроме своего маленького государства да степей вокруг. Впереди шедшего от побережья Каспия каравана летели самые фантастические слухи! Сначала говорили, что русский посол везет четыре мешка золотых червонцев в качестве подарка хану, но этот слух продержался недолго. Гораздо больше поверили доносам туркменских караванщиков, шедших с караваном Сеида и Муравьева, которые, желая заслужить освобождение от пошлин, сразу же по прибытии сообщили, что русский — это лазутчик, который все записывает да примечает. Это было еще полбеды — хан и без того понимал, что все послы в той или иной степени шпионы. Настоящей бедой стало выведенное из этого факта умозаключение, что русские высадились на туркменский берег, имея целью начать поход на Хиву, дабы отомстить за кровь отряда князя Черкасского. Уже более века хивинские правители терзались страхом перед возможной местью, и любой намек на нее заставлял совершать новые преступления, только бы отдалить час расплаты.

Наконец из Хивы приехал служитель таможни Якуб-бай, посланный от хана, дабы узнать о намерениях посла. Он потребовал передать ему письма и бумаги. Это возмутило Муравьева до крайности, и, вспылив, он стал кричать на Якуба, что послан не к нему, а к хану и, стало быть, сам вручит ему письма, но коли тот не желает принять русского посла, так пусть отправит его обратно. Рассерженный этой отповедью, Якуб-бай убрался восвояси, а для капитана опять потянулись дни бездействия и неизвестности.