Читать книгу "Не жизнь, а сказка - Алена Долецкая"

Книга Alicia Drake «The Beautiful Fall», 2006 г.

Короче, «Красивое падение» я проглотила за ночь и сказать, что я была под впечатлением — не сказать ничего. Слава богу, на первом показе в 9:30 утра весь первый ряд (модный мир это хорошо знает) сидит в тёмных очках. Кто-то скрывает следы ночной вечеринки, ну а я в этот раз — следы бессонной ночи в обнимку с книгой.

Гранки в Москву я увозила с гордым осознанием того, что кроме меня их получили, скорее всего, только Сьюзи Менкес, тогда самый известный в мире обозреватель моды, и Александра Шульман, тогда главред британского Vogue. Через два месяца рецензия в русском Vogue на «Красивое падение» вышла одновременно с книгой — и я, гордая нашим эксклюзивом, отправилась на следующий сезонный показ мод в Милан, захватив с собой свежие экземпляры журнала.

После показа Fendi, где креативным директором десятилетиями бессменно служил Карл Лагерфельд, я, как обычно, отправилась за кулисы поздравить Сильвию Фенди и Карла: показ был замечательный. Там уже была толпа приятелей по цеху, десяток теле- и фотокамер. Операторы ждали, когда Сильвия начнёт давать интервью одной половине каналов, Карл — другой. Здоровые охранники подводили к ручке знаменитостей. Шла классическая закулисная тусовка. Я терпеливо ждала, медленно, но верно приближаясь к виновнику торжества. И вот голов через восемь я вижу Карла. Значит, уже скоро. В этот момент наши глаза встретились. В обычной жизни Карл говорит быстро, тихо, чуть шепелявит и некоторые согласные сливаются в один звук. Но тут он вытянул шею и совершенно неожиданно очень громко, чисто и с полётностью голоса, как у Паваротти, на всю толпу поклонников прокричал-пропел: «А Ва-а-а-а-с я уничтожу вместе с Вашим журналом! Я сделаю всё, чтобы он никогда не получил рекламы Chanel и Fendi! Я никогда не прощу Вас!»

Я оглянулась в поисках несчастного человека, которому адресовался этот ветхозаветный гнев. И тут услышала: «Нет, нет, я вам говорю, Али-она, и не надо озираться!» От ужаса я на время почти оглохла. Карл продолжал кричать, толпа глазела: я вмиг стала звездой покруче Софи Лорен и, кажется, самого Карла Лагерфельда. Первый раз в жизни я поняла, что такое ледяной пот, который медленно течёт от самой макушки вдоль позвоночника до копчика. В обморок упасть мне помешало только недоумение.

Поясню. С Карлом к тому моменту я была в близких и тёплых отношениях, вошла в пять-десять персон мира моды, которым Карл разрешал немыслимое — за день перед показом Chanel посидеть на последнем прогоне, на той территории за семью замками, где самый ближний круг дизайнера без сна и еды доводит готовую коллекцию до подиумной кондиции.

За день до показа в студии всегда царит игра нервных престолов. Никаких отсрочек не может быть, что-то обязательно не готово, что-то неожиданно не нравится создателю, и весь предусмотренный порядок может рухнуть в любую минуту. Но только не у Лагерфельда.

К тому времени Карл похудел килограммов на тридцать пять после своих девяносто шести, но оставался вальяжной фигурой в лёгком облаке безупречного парфюма — тогда он любил Dior Noir от Эди Слимана и его же, Эдички, знаменитые пиджаки в облип и узкие брюки. Вокруг него царил покой аристократичного XIX века, где всё давно отлажено. Он спокойно поддерживал беседу с зашедшими гостями, одновременно правил очередной выход модели, подписывал свою новую книгу фотографий.

В небольшой студии на rue Cambon на стенах уже нет ни одного свободного сантиметра, всё заклеено фотографиями с каждой моделью, с каждой вещью, с каждым аксессуаром, с именами и номерами выхода — но вся продуманная, просчитанная конструкция прямо на твоих глазах может измениться. Карл мог, наблюдая за тем, как мимо него идут модели, вдруг резко остановить выход и сказать: к чёрту весь жемчуг. А весь длиннющий рабочий стол завален жемчугом: коробочки-коробочки-коробочки, броши, бусы, серьги, булавки — аксессуары для коллекции. Или вдруг: поднимаем юбку на два с половиной сантиметра, а носки оставляем.

Копии: Джонатан Ньюхаус

Бернд Рунге

Алёна, как ты позволила такому случиться?! Вот мой ответ на письмо этой женщины, которое она прислала мне домой вместе с книгой. Заодно отправляю тебе перевод статьи… совершенно очевидно, что ты не читаешь собственный журнал. Слова, написанные обо мне твоим автором, оскорбительны.

Я могу подать за них в суд на русский VOGUE.

Ты и вправду считаешь меня «преступником», как написано в этой статье? Похоже, ты совсем спятила, если позволяешь так оскорблять меня… и Chanel, и Fendi… и т. д…. понимаешь, что я имею в виду…

Я повидаюсь с Джонатаном, я уже предварительно говорил с ним, как ты видела в Милане.

С наилучшими пожеланиями,

К

P.S. Эта книга к тому же абсолютно гомофобская… Тебе нечем гордиться…

Анна Винтур отказалась публиковать рецензию на книгу, в которой оскорбляют друга. Она, безусловно, читает свой журнал… и была первой, кто позвонил мне даже до того, как я узнал, что книга вышла…

Рядом с ним в такие моменты сидела главред итальянского Vogue Франка Соццани, иногда Анна Винтур, часто Андре Леон Телли — бессменный креативный директор Vogue USA. Заходили и друзья Карла — Джулианна Мур, Кайли Миноуг.

Как-то во время одного из таких прогонов он протянул мне страннейший аксессуар, который сам придумал — своего рода кастет, полуперчатку, сделанную из металла, всю в стразах и с шанелевским логотипом на тыльной стороне ладони.

— Померяй! Руки у тебя красивые и тонкие.

Мне было неловко, но искры вожделения уже летели у меня из глаз уже летели.

— Идеально! Возьми, только не вздумай надеть завтра на показ!

Конечно, «не вздумай» — эта вещь была частью коллекции, не вошедшая в окончательный отбор, но всё, что предназначено для подиума, должно быть впервые показано только на подиуме. И вообще всё это время за один день до — день большого секрета, момент, окружённый тайной.

А ещё Карл ненавидел, когда к нему прикасались. Все это знали, кроме меня. Пришла я к нему во второй, кажется, раз, и, вся такая исполненная восторга от финальной репетиции показа, идущей параллельно нашему разговору, от альбома фотографий, которые он недавно сделал, от затейливого подарка, я схватила его за руки, обняла за плечи и воскликнула: «Карл, простите, но вы, конечно, гений. Спасибо!» Свита замерла и ждала, что сейчас он меня просто вышвырнет. А Карл продолжал спокойно говорить, держа меня за руку. Так началось наше многолетнее удивительное общение.

Как-то раз я разговорилась с Карлом про Пушкина. Почему он вообще знал Пушкина, не особо признанного в Европе, которая всю русскую литературу меряет Чеховым и Достоевским? Я привезла ему книгу дневников Александра Сергеевича и показала стихотворные строки с поправками и рисунками на полях. У меня была одна идея.