Читать книгу "Если в сердце живет любовь - Люси Бродбент"

Очень хотелось услышать пару добрых слов об отце. Нет, даже мертвый, он не заслуживал ни снисхождения, ни прощения. Как был, так и остался источником разочарования.

— Я не поеду на похороны, Перл, если ты звонишь из-за этого. Не собираюсь становиться в очередь с другими женами.

Я ответила, что она вовсе не обязана ехать, а позвонила я, чтобы поговорить и сообщить печальную весть. Хотя, конечно, если бы мама приехала, на душе стало бы теплее. Мы никогда не были особенно близки, и все же порою мне очень ее не хватает. Сама не знаю почему.

Наверное, к кактусу легче приласкаться, чем к маме. Однажды, когда я была еще подростком, она спокойно, равнодушно заметила, что некоторые женщины рождены для материнства, а некоторые созданы для других целей. К сожалению, она не относилась к числу естественных, земных матерей. Нет, конечно, она вовсе не злодейка в духе Круэллы де Виль; ей просто неинтересно. Кажется, она считает, что материнство заканчивается в момент появления ребенка на свет. Родила — и продолжай спокойно заниматься собственными делами, словно ничего и не произошло. В детстве не тоскуешь по тому, чего не знаешь. Но сейчас я иногда задумываюсь, какой бы могла стать, если бы постоянно ощущала мамину заботу и поддержку.

Мама наполовину испанка — на католическую, неврастеничную половину. Родина бабушки подарила ей гладкую кожу с оливковым оттенком, большие карие глаза, волосы цвета темного шоколада и склонность к посещению церкви. Развод противоречит ее жизненным принципам. Во всяком случае, так было во время расставания с папой.

— Католики не верят в развод, — бросила мама боевой клич, когда на горизонте появилась Кимберли. Впрочем, когда она сама хотела выйти замуж за Гевина Сэша, а он был женат на Джоди, вопрос не казался столь принципиальным. Не зря же в Голливуде бытует поговорка: «Если тебе не нравятся мои принципы, не переживай. У меня много других».

Мама с папой встретились во время пересадки в аэропорту. Он летел в Австралию на гастроли, а ее путь лежал на Большой Барьерный риф, где намечалась важная фотосессия. Однако в связи с погодными условиями самолет отправили на Гавайи, и им пришлось провести вместе двадцать два часа. Двадцать два часа, чтобы узнать и полюбить друг друга. После этого они целый год переписывались. А потом снова встретились и поженились. Правда, романтично? Мне всегда казалось, что кто-то должен превратить красивую историю в киносценарий.

Вот только героине следует быть не такой вспыльчивой и нетерпимой, как мама. Папа радовался общению, непосредственно наслаждался каждой минутой, а мама едва нас выносила и нередко выражала раздражение криком. Она видела в детях соперников: так и не смогла смириться с тем ужасным обстоятельством, что мы отвлекали на себя папино внимание и требовали любви.

Мы с мамой немного сблизились позже, когда я повзрослела и начала интересоваться модой. Она понимала моду глубоко, фундаментально и воспринимала настолько живо, что могла, как по волшебству, превратить скучное платье в самый настоящий шедевр. Подобный талант не нашел в обществе достойной оценки, а ведь это истинное искусство, требующее знаний, дизайнерских способностей, творческого начала. Мои лучшие воспоминания о маме относятся к совместным походам по магазинам.

— Дорогая, отнеси в примерочную, — могла ска зать она, снимая с вешалки кричащую фиолетовую юбку. — Хочу, чтобы ты померила ее вот с этим. — И уверенно выбирала яркую оранжевую рубашку или психоделическую шифоновую блузку.

Продавщицы в ужасе отворачивались от безумного сочетания цветов и стилей. Я же послушно брала вещи, отправлялась в примерочную и одевалась. Верила, что мама знает, что делает. Вскоре она появлялась с ожерельями, браслетами и туфлями, выбранными методом тщательного прочесывания местности. И вот, когда все детали костюма оказывались на своих местах, они неожиданно складывались в законченную картину, настоящее произведение искусства. И теперь уже продавщицы склоняли головы перед мощью и блеском маминого воображения.

Да, любовь к магазинам нас объединяла. Но после развода мама уехала на Гавайи, и тонкая нить оборвалась. Право опеки над детьми получил папа. Мама на нас не претендовала. К тому времени я повзрослела и, насколько понимаю теперь, не смогла принять ее ревнивого отношения к папиной новой любви. Иногда мы перезванивались, но ни тепла, ни взаимопонимания в разговорах не было.

— Джоди, разумеется, на похороны не пойдет, — констатировала мама. Она всегда ревновала к Джоди, хотя никто из нас ни разу ее не видел. Но эта неприязнь — мелочь по сравнению с враждебным отношением к Кимберли. — А Кимберли, наверное, явится? Чтоб ей гореть в аду! — Имя Кимберли неизменно сопровождалось славным напутствием: «Чтоб ей гореть в аду!» Для меня эта фраза почти превратилась в фамилию.

— Не знаю.

— Почему не знаешь? А Хизер будет? Еще одно чудо природы. — «Еще одно чудо природы» — фамилия Хизер. — Ты ведь наверняка с ней разговаривала?

— Да, конечно, я с ней разговаривала. — Мама умеет внушить чувство вины: сейчас, например, меня обвиняют в измене.

— Ну?

— Что «ну»?

— Ну и как она себя чувствует? — Мама, кажется, испытывает своеобразное изощренное удовольствие.

— По-моему, она в таком же шоке, как и все вокруг. Ей придется нелегко.

— И поделом. — Да, мамочке история определенно нравилась. — Ну, а я не поеду, даже не проси.

— Хорошо-хорошо, не волнуйся. Ты вовсе не обязана. Я позвонила просто так, чтобы…

— Но помолюсь за его душу во время мессы.

— Очень мило с твоей стороны.

— Он не заслуживает моего доброго отношения. Мерзавец. — Папина фамилия? Совершенно верно. — Ему и все молитвы мира не помогут.

— Да, мама.

— Даже после смерти.

— Да, мама.

Кажется, я сказала, что порой мне ее очень не хватает? Не верьте.

— Ладно, мне пора, а то опоздаю в спортзал.

— Что ж, тогда до свидания, — миролюбиво уступаю я.

Конечно, за много лет можно было бы привыкнуть к маминым резким прощаниям. И все же до сих пор они застают врасплох. Несколько секунд держу трубку возле уха, сражаясь с тоской по сочувствию и пониманию, и вдруг неожиданно снова слышу мамин голос.

— А ты знаешь, что всегда была папиной любимицей? — неожиданно спрашивает она.

— Прости, что ты сказала?

— Мануэль передает привет, — беззаботно добавляет мама. Мануэль — это ее близкий друг. Тренер из Мексики, по-английски не говорит.

Неделя прошла в сплошном кошмаре: постоянные нападения репортеров, куча всяких организационных дел, 103 сообщения на автоответчике, строго выдержанных в стилистике печали и сочувствия. Этот язык я освоила в совершенстве. «Мы с огромным сожалением узнали… неизмеримая утрата… великий человек…»

Регулярно звонит Хизер — она назначила себя главным распорядителем и организатором. Звонят и совсем незнакомые, посторонние люди.