Читать книгу "Переполох на загонах - Платон Головач"

кое-кто, а потом и все.

— Может. Мы не против. Может, и мы, немного поду­мав, запишемся.

— Конечно. Уже три заявления есть.

— От кого?

— От Мышкина и еще от двоих.

— Он подал? — в голосе крестьянина прозвучало не то удивление, не то тревога.

— А что? Каков он? — спросил Панас. Крестьянин помолчал, раздумывая.

— Человек, как человек, но не думал я, чтобы он по­шел на такое.

— А вот пошел. Ну, идем в хату, делегаты, может, что-нибудь скажут.

— Ах, что они скажут. Может, и на собрание не при­шли.

Панас пошел в хату. Когда он зашел за стол, в хате стало тихо. Люди приготовились слушать.

— Поговорим, дядьки,— сказал он.

— Чего говорить,— откликнулся один из крестьян,— ты говори, а мы послушаем.

— А потом мы поговорим,— вставил слово другой,— а ты послушаешь.

— Я уже все сказал, а теперь вы должны. Пускай делегаты расскажут, что видели в коммуне.

Крестьяне в передних рядах оглянулись, чтобы по­смотреть, есть ли на собрании делегаты. Возле печи сто­яла одна лишь Палашка.

— А что они скажут? — послышалось несколько го­лосов.— Есть ли у них что сказать...

— Как это? Что видели, о том пусть и расскажут.

— Хорошего, наверно, мало видели,— крикнул кто-то из-за угла.

— Пусть расскажут о том, что видели,— ответил Па­нас.— Плохое, так плохое, а если хорошее, пусть о хоро­шем скажут, только бы правду. А тогда будем уже ре­шать, чтоб мне больше не ходить к вам с уговорами.

— Вы приходите. Мы любим послушать людей.

— Выходи, Палашка, скажи, что видела,— раздались женские голоса.— Послушаем и тебя.

Кто-то засмеялся.

— Ничего я не умею говорить, сами уж говорите,— ответила обиженным тоном Палашка.

— Скажи, что видела.

— Что видела, то и видела!

— А я предлагаю, что можно пойти и нам в колхоз,— заговорил неожиданно для собрания Мышкин,— пойти и работать с богом. Советская власть нас не обманет, она наша власть.

Собрание молчало. Мышкин продолжал:

— Что тяжело нам, об этом власть наша знает, потому что сама власть и налог с нас берет, и все такое. Власти оно, значит, больше видно, как надо. Народ растет, а зем­ли мало, хлеба мало. Рабочих в городе у нас много стало, хлеб нужен, так вот я и говорю. Раз товарищ из города говорит, значит, надо так делать. Правда, бывало, город нас и обижал иногда, а теперь, может, и не будет, теперь, может, и ситчику больше даст, и подошвочки... Раз проле­тариат,— значит, хозяин, и слушаться надо...

Внимание Панаса было занято в это время другим. Он хотел во что бы то ни стало добиться выступления деле­гата, потому что чувствовал, что его выступление прине­сет ему победу над собранием. Наблюдая за собранием, прислушиваясь к репликам крестьян, он угадывал, что это собрание будет решающим. Потому, когда Мышкин за­кончил и сел, Панас ничего не сказал по поводу его вы­ступления и опять обратился к делегатам:

— Вы скажите, что видели в коммуне. Так ли оно страшно и плохо, как Бобковичиха говорила, или нет? Что ж вы?

Никто не ответил. Палашка стояла у печи и молчала.

— Жаль... Жаль... Что ж это вы?

— Да они и не пришли на собрание. Мужчины не при­шли, а Палашка что скажет. Она неграмотная...

— Что видела, о том пусть и скажет.

— Не умею говорить я, вот и все,— откликнулась Па­лашка.

Она отошла от печи к порогу, постояла минуту там и вышла в сени.

— Если б что плохое было, сказала бы, а то, наверное, нет, а правды о хорошем не хотят сказать, вот и молчат, и это ничего. Пускай себе так, обойдемся. Ну, так что ж будем делать? — спросил Панас.— Кто еще сказать что хочет?

Собрание молчало. В одной группке крестьяне пере­глядывались, что-то говорили друг другу, посматривая то на президиум, то на собрание, наверное, что-то сказать хотели, но никто из них не решался заговорить первым. В углу кто-то шепотом, зло ругаясь, выговаривал другому. Тот оправдывался. Несколько человек, укрывшись в сере­дине собрания, тихонько иронически посмеивалось. А боль­шинство собрания сидело молча и ждало.

— Так кто еще сказать хочет? — повторил вопрос Панас.

В этот момент пискливо скрипнула дверь, широко рас­крылась, и у порога остановился, снимая шапку, Клемс. Он глянул на собрание, ожидая, что оно ответит на слова Панаса, не дождавшись, пошел к столу.

Панас заметил Клемса, угадал его намерение и на­встречу ему сказал:

— Может, дядька Клемс что-нибудь скажет про ком­муну?

— Про коммуну ничего не скажу,— ответил Клемс уже у стола.— Скажу только, что хуже, как было, не бу­дет, видно по всему. А если хуже — разойдемся. Сами делаем, сами и разрушить сумеем. Но я не для того гово­рю, чтобы разрушать. Делать чтобы навсегда, чтобы прочно...

Он посмотрел на угол, хотел перекреститься, но встре­тился взглядом с Панасом и протянул руку за каранда­шом.

— Давай подпишу протокол, я за колхоз, значит,— сказал он. И на протоколе, где указал Панас, Клемс по­ставил три косые крестика.

— Сам хочу записаться, чтобы не бежать если что.

Затем, обратившись к соседу Евсею, стоявшему у пе­чи, сказал:

— Иди, кум, записывайся. Я уже.

К столу подошел кум, снял шапку, торопливо три раза перекрестился на иконы и так же торопливо вывел на протоколе под Клемсовыми крестиками два кружочка.

— А это мое будет... Чтоб только лад добрый был...

Он отошел за Клемсом и стал возле печи.

— Так, и я, как уже говорил, запишусь.

К столу подошел Мышкин и подписался па протоколе.

— Пишитесь, граждане,— обратился он к собранию,— чтобы не думали товарищи, что мы какие-нибудь там...

Тогда поднялось собрание, зашумело. Крестьяне под­ходили поочередно к столу и на протоколе ставили по-разному свои подписи, а потом, взволнованные, смущен­ные, словно стыдясь чего-то, отходили и закуривали. Из угла закричала женщина:

— Пускай бы они сами писались в городе! Из комис­саров своих пускай бы колхозы делали, так нет, из мужи­ка все! Идите! Пишитесь! Попробуйте хлеба коллектив­ного!..

А к столу подходили крестьяне, подписывали протокол и отходили. Когда подписал протокол сто тридцать седьмой — последний, Панас, радостный, взволнованный, взял протокол, дал подписать его председателю и секре­тарю собрания, а потом обратился к собранию с горячими, искренними словами о жизни, которую надо построить коллективными силами. Крестьяне сошлись ближе к сто­лу, плотно, молчаливо стояли, слушая Панаса,