Читать книгу "Ваш ход, миссис Норидж - Елена Михалкова"

Упоминала ли я, что здесь довольно холодно? Меня начали терзать головные боли – должно быть, я простыла. Сегодня я задала Генриетте прямой вопрос, решив, что наша давняя дружба позволяет мне эту бестактность. «Достаточно ли средств оставил тебе покойный супруг?» Как я и опасалась, она смутилась и пыталась уйти от ответа.

Ты спрашиваешь в письме, что за человек был покойный Персиваль Брадшо. Мой ответ будет таков: мужчина, оставивший супругу без гроша. Генриетта экономит даже на дровах и угле! Теперь мне ясно, отчего здесь нет приличных слуг. Ей попросту нечем им платить.

Есть еще кое-что, наводящее на мрачные раздумья. Вчера Генриетта подарила мне свое платье. Поначалу я отказывалась, памятуя о ее бедственном положении, но она с улыбкой заметила, что вряд ли ей доведется еще когда-нибудь надеть его; что-то в ее тоне заставило меня примерить его, и мне стал ясен смысл ее слов. «Неужели ты так исхудала после свадьбы?» – не удержалась я. «Я носила его пять лет, и лишь год назад оно стало мне мало», – ответила она, и наши взгляды сказали друг другу все, что требовалось.

Мою худобу всегда называли болезненной. Как же должен был обращаться муж со своей женой, чтобы цветущая женщина превратилась в скелет! Фигура его представляется мне все более зловещей. Жаль, в доме нет фотографий: мне хотелось бы всмотреться в черты этого человека. На единственном портрете он запечатлен в годы молодости – юноша самого обыкновенного вида, темноволосый, с ранними залысинами на лбу. Этот портрет висит напротив дверей его комнаты. На днях я шла по лестнице и заметила, что Генриетта вновь зашла туда. Упоминала ли я, что она всегда запирается изнутри?

Разумеется, я не посмела тревожить ее в ее скорби.

Рядом с картиной, на которой изображен Брадшо, когда-то висела еще одна. Об этом говорит выцветший прямоугольник на обоях. Подождав, когда Генриетта выйдет, я спросила ее об исчезнувшем полотне. Мне показалось, вопрос ей неприятен. «Пойдем отсюда скорее, Пруденс, – сказала она, взяв меня под руку, и я заметила, что ее колотит от холода. Ладони ее были ледяны, словно она вышла из склепа. – Здесь висел мой портрет, но я велела избавиться от него. Он мне не нравился».

Должна признаться, Эмма, разыгравшееся воображение подсказало мне образ: верная жена спускается к мужу в могилу и засыпает рядом с ним, а после, проснувшись, возвращается к свету, к жизни. Поэтические строки сами просились на бумагу! Но я, во-первых, помню, что обещала тебе больше никогда не писать плохих стихов. Во-вторых, голова у меня по-прежнему тяжелая, мысли путаются. Однако я все-таки соберусь с силами и расскажу тебе, что произошло этим утром.

В платье, которое подарила Генриетта, я посетила сегодня воскресную службу. Оно из темно-синей тафты, исключительно строгого покроя; я решила, что оно вполне сойдет за траурное. Генриетта надела шляпу с густой вуалью, и мне оставалось только последовать ее примеру, хотя в своей глуши я совсем отвыкла от вуалей. Мы сидели в заднем ряду. Я пыталась рассматривать туалеты окружающих дам, но через вуаль могла видеть только лысину впереди сидящего джентльмена.

Служба еще не успела завершиться, как Генриетта разрыдалась. На нас стали оборачиваться. Ох, как это было неловко! Мне пришлось вывести ее; она вцепилась в мою руку и не отпускала до самого дома. Отправляясь на службу, я надеялась, что мне удастся переброситься парой слов с местными дамами, но Генриетта не выдержала бы и минуты светской беседы.

Ты, наверное, не веришь своим глазам. «Отшельница Пруденс – и хотела переброситься парой слов!» – говоришь ты себе. Что ж, должна признаться, атмосфера усадьбы действует на меня угнетающе. Мне снятся дурные сны. Вчера я чувствовала себя так плохо, что целый день не вставала с постели.

Генриетта просила у меня прощения за случившееся в церкви. Нервы у нее совершенно расшатаны. Потом она вновь заставила меня гулять в саду, несмотря на сильный ветер, и отвечала мне так рассеянно, словно смысл моих слов не доходил до нее вовсе.

Нельзя и подумать, чтобы оставить ее одну в таком состоянии.

Из письма мисс Уилкокс, адресованного миссис Норидж 11 октября 18.. года

Моя дорогая Эмма!

Вопреки твоим настойчивым призывам покинуть «Золотые клены», я все еще здесь. Тому есть две причины.

Первая, о которой я тебе писала в прошлый раз, – это настроение Генриетты. Я заговорила с ней об отъезде и была поражена ее реакцией: она зарыдала безутешно, как дитя. Святые небеса! И это женщина, которая ни разу за все годы нашего знакомства не уронила и слезинки!

Мне начинает казаться, будто ее терзает неведомый страх. Чего боится моя Генриетта? Она вздрагивает, когда хлопает дверь или створка окна. Упавшая книга едва не довела ее до истерики. Она избегает священника! Собственно говоря, она избегает всех. Нынче утром нам нанесли визит две пожилые дамы, очень милые на вид и хорошо одетые, однако Коллидж довольно грубо сообщила им, что хозяйка захворала и просит ее не беспокоить. Они удалились, высоко подняв головы. Я наблюдала за этой сценой из окна гостиной, спрятавшись за шторой.

Кроме них, были и еще посетители. Никому из них не удалось проникнуть в нашу крепость.

Генриетта, когда я заговорила с ней о гостях, лишь покачала головой. «Я не в силах, Пруденс, – сказала она сквозь слезы. – Их соболезнования фальшивы; они напоминают мне, что Персиваля больше нет со мной. Как будто к ране, только начавшей заживать, вновь прижимают острие ножа».

Я и сама с трудом сдержала слезы, услышав это.

Вторая причина, по которой я не могу уехать, – мое собственное состояние. Должна сказать, буквально с первых дней жизни здесь мое самочувствие ухудшилось. Меня стали мучить мигрени. Я чувствую, что мысли путаются.

А вчера произошло кое-что странное. Я вышла вечером из своей комнаты и поняла, что не могу вдохнуть. Казалось, стены давят на меня; запах лилий из нежно-сладкого сделался удушливым. Я вдруг увидела себя лежащей в могильной яме, а сверху на меня сыпались лилии: тяжелые, точно камни, они погребли меня под собой. Я очнулась на полу. Без сознания я пробыла недолго, но охватившая меня слабость длилась весь следующий день. Я едва добралась до кровати и впала в забытье.

Характер моего недуга недвусмысленно указывает, что причина в отвратительной стряпне кухарки. На днях я случайно заметила, какое мясо она принесла с рынка. Пришлось за обедом налегать на тыквенное пюре.

Ты спрашиваешь, как мы проводим дни? Занятий у нас немного. Когда я не лежу в постели, мы гуляем. Генриетта – твой верный последователь в том, что касается пеших прогулок. Она готова часами бродить по саду и кленовым аллеям. Должна сказать, это довольно скучно и однообразно, хотя клены в своем ярком убранстве прекрасны, а опадающий осенний сад элегичен и навевает меланхолию (ты знаешь, я всегда была к ней склонна). Я предлагала моей подруге расширить географию наших прогулок. Вокруг города живописные поля и перелески… Увы, она не желает и слышать об этом. Словно невидимая цепь держит ее прикованной к особняку и не дает отходить дальше, чем на полмили. Единственным исключением стало посещение церкви, но я описывала тебе, чем все закончилось.